Сложно сказать наверняка, в чём секрет успеха этого фильма, чем он сумел зацепить зрителя. Под впечатлением от него оказались даже снобского вида синефилы, которые обычно важно заявляют: «Я российское кино не смотрю». Режиссёр Оксана Бычкова сумела путём талантливого творческого поиска найти точку соприкосновения массового и авторского кино. «Питер FM» стал идеальным вариантом для первого свидания или просмотра в дружеском кругу, при этом заставляя задуматься о насущном. Фильм в самом хорошем смысле слова получился лёгким, но не пустым. Искренность в нём зашкаливает. Зрители тех показов желают встречи героям, сочувствуют их переживаниям, радуются счастливым моментам. Чувствуют единение с персонажами, узнают себя и заодно получают кейсы действий для подобных жизненных коллизий. Не фильм, а просто-таки сеанс психотерапии, видеолекция на тему, касающуюся всей жизни, «Что делать?»

Быть может, секрет популярности в безупречном кастинге. Главных героев воплощают начинающие артисты. О Евгении Цыганове на тот момент никто не говорил, что «он везде с одинаковым лицом играет», а Екатерина Федулова заявила о себе как о новой заметной персоне отечественного кинематографа (увы, с этим как-то не сложилось). На ролях второго плана и в эпизодах – прекрасные актеры, среди которых самые что ни на есть звёзды (как тут не вспомнить Владимира Машкова в образе изрядно потрёпанного жизнью подвыпившего ловеласа или запоминающийся момент с алкашом – героем Андрея Краско!). Камео петербургского музыканта Владимира Волкова стало приятной неожиданностью для ценителей его творчества.

Возможно, немаловажную роль в успехе фильма сыграл город, поданный в ярком солнечном свете прохладного лета, сбрызнутого кратковременным лёгким дождиком. Вряд ли думали-предполагали создатели фильма, что по маршрутам героев поведут экскурсии, а фотографировать дома, как это делал архитектор Максим, станет мощным трендом, массовым явлением. Пусть коренных жителей коробит «оскорбительное» название «Питер», на самом деле, здесь в каждом кадре – любовь к городу. Тем печальнее по прошествии этих пятнадцати лет замечать, что многое в нём изменилось, кажется, совсем не в лучшую сторону. Может поэтому так тянет пересматривать фильм раз за разом, чтобы хоть ненадолго воскресить в памяти образ Петербурга «нулевых», значимого для многих.

Наконец, идеальный, тщательно отобранный и безупречно скомпонованный саундтрек, который сделал чуть ли не половину успеха картины. Легкая музыка «Питера» самобытная, колоритная. Рок свободно перемежается с рэпом и инструментальными композициями, которые сочинил Кирилл Пирогов, воплотивший одного из второстепенных персонажей.

В наши дни очень трудно представить подобный фильм в кинотеатрах. Запросы и тренды изменились, изящная простота исчезла, освободив место либо зияющей пустоте, либо тягучей безнадёжности (ещё вопрос, что хуже!). Посмотреть в очередной раз «Питер FM» – практически стопроцентно устроить себе острый приступ ностальгии по прошлому и своей молодости. Современная повестка может оказать влияние на восприятие: невольно начнешь анализировать поступки героев через призму феминизма, заметишь токсичные отношения Маши с её женихом и скрытый психологический абьюз бывшей возлюбленной к Максиму. Сложно будет не порассуждать о возросшей роли гаджетов в сравнении с 2006 годом. Но всё равно тянет вновь освежить в памяти любимый фильм (даже если знаешь все диалоги наизусть). Как минимум, чтобы услышать бодрое важное жизненное внушение-прогноз Маши Емельяновой: «Всё будет хорошо, я узнавала!»

Ностальгировала Марина Константинова
Изображения с kinopoisk.ru

Вскоре я и Бенихаев подошли к клубу. На входе стояли Рэд и Лёха Михеев, молодой парень лет двадцати с копной чёрных волос, бородой, как у Че Гевары, весь в татуировках, как у Рэда. Оба они были в одинаковых тёмно-зелёных военных френчах. Рэд сразу познакомил меня с этим подпольным и растатуированным художником, более похожим на революционера. Вообще, всё это сборище, в центре которого я оказался, вовсе не походило на музыкальную тусовку, скорее наоборот – было ощущение, что это собрание крайне радикальной партии, от которой можно ждать экстремистских лозунгов и выходок.

Мы стояли вчетвером у входа, в зал заходили странные и очень молодые, младше меня, люди в рваной и вызывающей одежде. Парни в основном были бритые или с ирокезами, девушки – почти все в военной форме непонятного происхождения. В помещении стоял гул голосов. Кое-кто пил пиво, почти все курили. Чернокожий парень в цветной одежде, по виду студент, приехавший на учёбу, подбежал к нам и, приветственно помахав рукой, выдал каждому по розовой капсуле.

«Опять егазеба», – подумал я. Мы закинули по капсуле и пошли в зал. Там было не протолкнуться, но мы пробрались почти к самой сцене. С первых аккордов мне стало понятно, что я столкнулся с тем, чего не понимаю и не знаю, но что сразу же меня захватило.

На сцене было четыре парня, одетых очень необычно. Их вокалист, худой, немного сутулящийся, со странными движениями, наводящими на мысль об эпилептическом припадке, но только в лёгкой, непугающей форме, кричал непонятные фразы в громкоговоритель, к которому был прикручен микрофон. Басист в камуфляжных штанах и чёрной водолазке играл на басу смычком, а барабанщик с гитаристом, голые по пояс, все в татуировках, стиль которых мне был уже знаком, лупили по своим инструментам что было мочи. Они играли очень энергично, определённо большую часть импровизируя на ходу, но по итогу выходило так, что ты забывал об импровизации и в какие-то моменты воспринимал услышанное как песню. Лавина звука, полная хаоса и чувства, накатила на нас.

Тут я должен немного отвлечься. Ведь что такое песня? Для чего мы по стольку раз переслушиваем любимые из них? Спустя недели и месяцы, годы и десятилетия. Что ищем? Песня – это структура. Чёткий, отрепетированный каркас. Потому, когда кто-то играет мимо или криво, мы так недовольны! Нас выводят из этого созданного автором каркаса, и выводят не в параллельное мироздание, а в криворуко обеспеченную реальность. В фальшь, которой и так достаточно в этом мире. Но нам нужен, необходим этот правильный каркас. Песня – это всегда вступление, куплет, припев. В ней находим мы призрачную, но всё же уверенность, хоть какую-то стабильность в окружающем хаосе, беспределе существования, в онтологической случайности бытия. Структура песни, стиха, полотна помогает нам на время обрести чувство порядка и всеобщей гармонии. Припев. Куплет. Все дела! На выступлении этой группы я увидел, как удивительным образом в дело вступает импровизация – и не уничтожает каркас! Законы существования ещё не расширились, но уже теряли своё тотальное значение, расползались по стенам «Там-Тама», которые были разрисованы всё теми же рисунками, что руки Рэда, Михеева и многих других. Этот клубок дисгармонии прямо на моих глазах сворачивался сам в себя, производя впечатление продуманно созданной каким-то невероятным творцом композиции.

Следующими оказались якутские шаманы. Из глубины северного мифа или из гримёрки – кто знает? – они вылезли на сцену со своими бубнами и варганами. На их головах были какие-то странные шлемы, и они были в стельку пьяны. Как они оказались здесь? С чего? Я не знаю до сих пор. Шаманы вдруг запели без слов. То были признаки грядущей инициации, но я тогда этого не понимал, да и не поверил, если бы кто-то сказал мне, однако все её предикаты уже начали действовать, разрывая рациональные связи и законы существования, заявляя о своей данности и присутствии, манифестируя волшебство и магию! Мистика, которую всегда сдерживает наш разум, вырвалась из плена, рассудок отступил перед натиском интуиции, перед символом и обрядом. У одного на голове был самый настоящий космический шлем. Как у Гагарина. Двое других в одежде невнятной национальной принадлежности и с бубнами, в которые они колотили что есть мочи, танцевали свой ритуальный танец – и музыка лилась ниоткуда! Как выразить это? Это безумное сочетание препаратов, образов, звуков, внезапно обрушившихся на меня, начавших крушить тот порядок, к которому я привык, с которым свыкся и уже, казалось, был обречён жить согласно этому установленному порядку? Всё менялось прямо на глазах.

Я подошёл ближе к сцене, когда увидел, как Рэд с Бенихаевым раскладывают стаф. Заиграли первые аккорды. Кто был на сцене, я не видел, так как вся реальность свелась к одной точке, которая пульсировала, сияла передо мной. Вдруг Рэд протянул мне руку. Я схватился за неё, и в секунду он вытащил меня прямо на сцену. Сунул в руку микрофон, просто и тихо сказал:

– Пой, Лёха.

В эту секунду та самая пульсирующая точка, которая казалась мне невидимой, и в принципе – галлюцинаторной, резко расширившись, как Вселенная после Большого взрыва, явилась передо мной.

Слова, буквы, аккорды или ноты. Собственно, придуманы они, чтобы описывать мистериальные моменты нашей жизни, о которых мы по самой сути метафизики всегда забываем и только бессознательно помним всё до самого конца. Письмо и ноты давно, незаметно для нас стали использовать для передачи бытовых чувств и эмоций, а мистерию объявили греческой выдумкой или псилоцибиновым психозом. Но ведь именно эта выдумка и тянет нас на сцену, в зрительный зал, к музыке или в театр! Ведь только мистерия позволяет подняться над своим личным жизненным опытом, получить непередаваемый опыт всеобщего, слитного наслаждения и прикосновения к тайне бытия, частному, подпольному уделу человека. Из-за этого невозможно просто взять и уйти. Со сцены. С выступления любимой группы. Из жизни. Тогда я столкнулся с этим впервые и был ошеломлён. Наши слова, повторюсь, измельчали, истёрлись от бытового, ежедневного употребления, и не передать уже ими то, что я тогда испытал. Цвета, запахи, движения, музыка – всё переплелось в один огромный энергетический комок. И странным, иррациональным образом управлял этим метафизическим кулаком – я. Хотя не делал этого никогда. Я даже не видел, чем занимался Рэд в это время. Помню лысые, растатуированные головы в зале, символ перевёрнутой восьмёрки, нарисованный над сценой, и чувство важности происходящего, которое всё высвечивало в новом и неожиданном свете.

Автор книги, поэт, музыкант, Лёха Никонов: «Все эти годы я молчал, связанный одной старой клятвой, и только сейчас решил приступить к изложению приключений двадцатилетней давности. «Тотальный джаз» — поэма, названная по песне гениального Редта и описывающая то, что происходило в период с 1993 по 1998 годы. Моё знакомство с Эдуардом Старковым, создание группы ПТВП, времена клуба «Там-Там» и группы Химера, выборгские криминальные разборки и неизвестное вещество под странным названием, стихи, песни и музыка, которые тогда создавались, рождение и смерть, вечность и мгновенные чувственные состояния».

Купить книгу можно на сайте: totaljazz.ru

Юлия Войтюк. Яна, в Городском театре ты – директор по продвижению и развитию. Чем именно ты занимаешься?

Яна Курилович. У меня очень составная должность. Мой профессиональный опыт показывает, что сейчас в моей сфере деятельности – маркетинг, пиар, коммуникации – мультинавыковость, мультидисциплинарность является объективной реалией. В строгом смысле нельзя ограничить мою деятельность только рекламными коммуникациями или отношениями со СМИ, или взаимоотношениями с гостями, она шире. Но отвечая на твой вопрос, скажу: моя основная задача – чутко чувствовать, что необходимо сейчас театру в плане его внешнего, проектного развития.

Ю. В. А в части внутреннего администрирования у тебя есть какие-то обязанности?

Я. К. Да, безусловно. Хотя сейчас у меня меньше таких функций, у нас появилась завтруппой. Я активно собираю команду вокруг себя, потому что чем больше нас, тем мы сильнее, и очень важно, чтобы новая энергия приходила в театр, новые сердца. У нас появилась очаровательная девушка-администратор, которая, я думаю, через некоторое время сможет в полном смысле выполнять роль администратора театра. А в прошлом театральном сезоне администратором в том числе была я.

Ю. В. Ты участвуешь в формировании текущего репертуара театра с точки зрения программной политики?

Я. К. Да, с нашим художественным руководителем и с нашим директором мы занимаемся глобальными процессами втроем. Например, администрация Городского театра единодушна в том, что сейчас мы должны активно прорабатывать направления спектаклей, связанные с детской и молодежной аудиторией. А принимаю ли я какие-то решения художественного толка? Нет.

Ю. В. Как выглядит твой обычный рабочий день?

Я. К. Начнем с того, у меня нет в строгом смысле кабинета в Городском театре. Я работаю всегда и везде, у меня всегда с собой ноутбук. Я много работаю дома, часто работаю в кафе, барах, чтобы сменить обстановку. Мой рабочий день подчинен системности и организованности. Я постоянно составляю чек-листы, задачи множатся по ходу дня. Вечером очень часто я нахожусь на спектаклях, даже если этого не требуется, потому что я люблю спектакли Городского. Я чувствую очень большой обмен энергией, когда просто нахожусь с артистами. Для меня это важно. Обмен энергией в случае любого начинания – революционного движения, бизнес-стартапа, театра, клуба, акционистской группировки – он жизненно важен. Мне кажется, именно на правильном обмене энергиями всё и держится. Сейчас я вышла со спектакля, спектакль был хороший (улыбается). Я периодически говорю, что в Городском театре я пропагандирую бодрость духа и стараюсь всем вокруг напоминать о том, почему мы это делаем.

Ю. В. Городской театр – это негосударственный театр. Значит, периодически возникает нехватка финансирования и сотрудников, поддерживающих жизнь театра. Как артисты существуют в таких условиях, когда им параллельно нужно осваивать столько неактерских профессий? Что ты видишь со стороны?

Я. К. Восхищаюсь, я никогда в своей жизни таких людей не встречала. Не понимаю, за счет какого внутреннего ресурса они это делают, это не поддается осознанию. Но за это я люблю Городской. Исповедовать оптимизм, радость, мечтать, не сдаваться, выходить утром на репетицию и сталкиваться с отказами, сталкиваться с настроениями каждого из нас, с собственным плохим настроением, спорить, ссориться. Я думаю, что это дается очень непросто, и меня восхищает, что мне посчастливилось стать частью такой команды, быть сопричастной росту такой труппы. Мало кто умеет работать хорошо. Городской театр умеет работать хорошо, при этом не терять человеческого лица, стараться трепетно относиться друг к другу. Я думаю, что артистам… да, артистам непросто. Но они справляются.

Городской театр отмечает свой второй день рождения

Ю. В. У вас в мае этого года открылась своя площадка.

Я. К. Да, мы её нашли. В октябре Городскому театру исполнилось два года, и я произносила тост, желая каждому из нас смело мечтать. В прошлом году мы мечтали о собственной сцене, потому что перемещаться между пятью или семью площадками по городу, постоянно переезжать с реквизитом, адаптироваться к условиям – это очень сложно. Мы очень хотели построить свой собственный дом. И было очень страшно дать своё согласие на это. Мы пытались наладить отношения с Комитетом имущественных отношений, но это занимало много времени. И тут нам совершенно судьбоносно попалось это помещение, которое стало театром в саду. Мы сняли его и начали ремонтировать, все вместе вышли на стройку.

Ю. В. Ремонт был летом, между театральными сезонами?

Я. К. Основная работа велась перед открытием сцены, в самый разгар прошлого сезона, когда артисты одновременно готовили спектакль к выпуску и продолжали играть спектакли. Это был самый пик – за полтора месяца мы отремонтировали помещение, возвели стены, зашпаклевали их, покрасили, поставили двери, положили пол, построили саму сцену, обеспечили площадку техническим оборудованием. А уже в течение этого лета мы доделывали какие-то вещи по дизайну фойе. И продолжаем до сих пор.

Могла ли я подумать, что я своими руками построю театр? Было очень здорово, когда мы все вместе прикрепляли нашу табличку, которая, естественно, уже слетела, потому что высокая влажность – ничего, мы сделаем нормальную иллюминированную вывеску. Но сам момент, когда мы открываем Камерную сцену Городского театра и приходит осознание: «Наше», – это большое счастье.

Ю. В. Как преобразилась жизнь театра с появлением собственной сцены?

Я. К. Трудно пока сказать, прошло полтора месяца всего. Может быть, возникла системность процессов, оформилась структура работы театра. Она была и раньше, просто не ощущалась так явственно. Ушло ощущение кочевничества, будто бы пространство возобладало над временем. Будто появилось русло у реки. У нас была и остается вторая репетиционная точка рядом, во дворце Зинаиды Юсуповой, мы планируем там играть большую форму. И мы не отказываемся целиком и полностью от идеологии Городского театра как театра, который интегрирован в город. То есть мы продолжаем играть спектакли в Театральном музее. Если будут находиться точки пульсации, точки соприкосновения конкретного места с конкретным спектаклем, то мы конечно же продолжим эту линию. Потому что театр – живая структура по своей сути, а нам, молодому театру, просто противоестественно костенеть. При этом мы сейчас работаем над развитием самой Камерной сцены, чтобы это место начинало в себе сосредотачивать разные активности и силы. Мы хотим, чтобы люди знали, что оно существует. На этом доме, на Литейном, 46, есть фраза на латыни: «Свой дом – наилучший». Это потрясающий знак. Есть и вторая фраза, с противоположной стороны, «День учит день», о том, что мы становимся мудрее каждый день. Да, работы становится больше. Это было понятно 12 мая, когда мы открыли сцену, в этот день я абсолютно прекрасно понимала, что всё, с этого момента, с точки зрения объема работы, сложности вызовов ничего не изменится, работы станет только больше. Мы не боимся.

Занятие по пластике в Городской театральной школе

Ю. В. Занимаешься ли ты фандрайзингом?

Я. К. Да, и это непросто. Искать партнеров и спонсоров сложно. С одной стороны, можно говорить о подъёме меценатской деятельности. Она снова появляется на повестке дня, становится популярнее кому-то благоволить и что-то поддерживать. Я веду сейчас несколько переговоров с фондами для того, чтобы мы могли решить какие-то совместные задачи. Но моим прорывом и успехом стало получение гранта от Фонда президентских грантов на большую сумму. Так что больше всего в этом театральном сезоне я занимаюсь освоением этого гранта. Мы предложили проект по созданию своего рода городского театрального центра: расширение театра за границы театра, предоставление нашему зрителю возможности включиться в жизнь театра. У нас запускается программа «Городская критика» совместно с «Петербургским театральным журналом», её будет курировать Марина Юрьевна Дмитревская. Критики будут у нас несколько раз в месяц на протяжении этого сезона читать лекции. Предполагаются мастер-классы, скорее всего о том, как смотреть спектакль, чтобы потом о нём написать. Участники смогут что-то написать и получить обратную связь. Мы фантазируем на тему баттлов между театроведом и блогером. Я думаю, будет здорово. Плюс у нас запустилась Городская театральная школа. Это то, о чем нас просили.

Ю. В. «Городская критика» и Школа реализуются на базе вашей сцены?

Я. К. Да. Об этом я и говорила, что нужно насыщать место жизнью, нужно запускать в него нечто новое.

Ю. В. А что значит «вас просили»?

Я. К. Просил город в лице зрителей. Для Городского театра очень важна связь со зрителем. Зрители помогают выбирать нам названия спектаклей, помогают нам их выпускать. О школе спрашивали достаточно часто. И тут у нас случилось некоторая синергия, потому что мы сами хотим, а на это ещё есть запрос. Наши же артисты сейчас пробуют себя в роли педагогов по актерскому мастерству, по сценической речи. В течение этого года планируем набрать несколько детских и взрослых потоков, сейчас работает первый взрослый поток. Надеюсь, в дальнейшем больше людей захочет познакомиться с профессией артиста изнутри. Поняв что-то изнутри, ты лучше понимаешь спектакли, ты намного тоньше их чувствуешь.

Ю. В. На твоём опыте, негосударственный театр может быть самоокупаемым?

Я. К. Нам удается. Со скрипом, но удается. Но с момента самоокупаемости возникает вопрос как нам уходить в плюс. Я действительно считаю, что театр местами живет по законам бизнеса. И это те же самые три года, которые важны для развития любого начинания. Мы проходим определенные циклы, их можно отследить и проанализировать – спады, рост, прорывы. Так что посмотрим.

С Яной Курилович беседовала Юлия Войтюк

На волне обсуждения фильма зрителями, журналистами и критиками петербургский Дом Кино собрал тех, кому нашлось что сказать о «Лете».

Среди спикеров мероприятия отметились как те, кто непосредственно знал представленных в фильме личностей, так и те, кто не имел никакого отношения к рок-тусовке 70-80-х годов. Историк Татьяна Никольская сравнила работу Кирилла Серебренникова с фильмами «Довлатов» и «Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на родину». Эти ленты объединяет наличие реальных исторических личностей и выдуманных прототипов, сочетание документа и вымысла, стык мифа и факта. В них режиссеры на свой лад интерпретируют образ Петербурга и поднимают тему взаимоотношений власти и художника.

Бывший участник группы «Зоопарк» и друг Майка Науменко Александр Донских, который принял фильм весьма благожелательно, отметил, что степень художественности в картинах подобного рода равняется степени достоверности. Документальные ленты обязаны быть честными в силу своего жанра, художественные фильмы, напротив, обладают в этом смысле большей свободой. Близко знавшие Науменко Ольга Липовская и Анатолий (Родион) Заверняев увлекательно и красочно вспомнили эпизоды из беззаботной молодости на рубеже семидесятых-восьмидесятых. Тем не менее, их мнения о фильме разделились. Ольга Липовская призналась, что «Лето» не вызвало у нее отторжения. Некоторые сцены были воссозданы удивительно точно, а так взволновавшая многих тема любовного треугольника – всего лишь фон. Данный фильм ценен своей атмосферой. Что же касается соотношения «правда-вымысел», то, по мнению Липовской, об ушедших из жизни в любом случае творятся мифы. Анатолий Заверняев был не так благосклонен к фильму: по его мнению, не всё в нем было показано достоверно. Главная мысль, с которой он не согласен, – тусовка тех лет якобы была подпольной, воплощала андеграунд. По его мнению, неформалы были в авангарде.

С резкой критикой фильма ожидаемо выступил легендарный звукорежиссер Андрей Тропилло. Еще до выхода ленты на экраны он обозначил свою позицию несогласия с сюжетом картины. По мнению Тропилло, Кирилл Серебренников изобразил в «Лете» не Ленинград, а свой родной Ростов-на-Дону. Ни о какой исторической достоверности в ленте речи и быть не может. Фильм снят людьми, которые совершенно не владеют материалом и не разбираются в нем. Единственный плюс картины, как заявил Тропилло, – это первый опыт мюзикла на отечественном экране.

Многие выступающие сошлись во мнении, что фильм, безусловно, способствовал всплеску интереса к личности Майка Науменко и его творчеству. Благодаря «Лету» молодежь приобщилась к песням «Зоопарка» и внезапно открыла для себя новое полузабытое имя в отечественной рок-музыке. Этот факт также говорит в пользу работы Серебренникова.

Сколько людей – столько и мнений, с этим нельзя не согласиться. Пожалуй, самое важное в истории с «Летом» то,  что фильм заставляет людей думать, обсуждать, спорить, переживать, чувствовать. Это не заурядное поп-корновое кино. Если вы еще не оценили «Лето», стоит это исправить. А если посмотрели  – поделитесь вашим мнением.

Текст: Марина Константинова
Фото: Сергей Спиридонов

Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!

Кадр из фильма «Лето»

Мнение Марины Константиновой

Негативные отзывы сделали фильму как дополнительный пиар, так и ненужную антирекламу. Ленту заранее обвинили во лжи, искажении событий, а особо преданных поклонников групп «Кино» и «Зоопарк» оскорбил сам факт создания подобного фильма, да ещё и с линией любовного треугольника (Майк Науменко, его жена Наталья и Виктор Цой). Много вопросов вызвал актёрский состав и немало копий сломали на тему «достоин ли Рома Зверь исполнить роль Майка?».

Первое и главное, о чём хочется сказать всем, кто откладывает просмотр «Лета» или принципиально не собирается его смотреть по неким идейным соображениям – расслабьтесь, посмотрите и получите удовольствие. Сравнивать, насколько подбородок корейского актера Тео Ю аутентичен подбородку Цоя или до хрипоты спорить, что мебель в комнате Майка Науменко была расставлена иначе, чем в фильме, абсолютно бессмысленно. Пустая трата времени. Это не байопик, о чём все были заранее предупреждены и о чём четко сказано в титрах. Это не историческая картина из серии «Рожденные в СССР». Это не мюзикл в общепринятом смысле этого слова и не жалостливая мелодрама. Лучше всего фильму «Лето», пожалуй, подойдёт определение «вариации на тему». Личные отношения героев и историческая эпоха преломляются через призму авторского видения. Причём, момент театральности, свойственный многим киноработам Серебренникова, здесь никто не отменяет. Хмурый человек по прозвищу Скептик, в неказистых очках и с неизменной папиросой в зубах, выступает в роли посредника между героями и зрителями (ну, или разрушает «четвертую стену», если сыпать терминами). Все события вроде бы и происходили, но «на самом деле ничего этого не было». Хитрость и обман – скажут одни. Творческий приём – возразят другие.

Три краеугольных камня «Лета» – музыка, любовь и свобода – одновременно являются и тремя сюжетными линиями. Они не противоречат друг другу, а изящно дополняют. Важно и то, что свобода в новой работе Серебренникова не становится политическим манифестом (напомним, что монтаж режиссёр выполнял, находясь под домашним арестом). Она невидима, как воздух, но столь же важна. Свобода, скажем, для Виктора Цоя – не допустить, чтобы его песни, проходя так называемую литовку в рок-клубе, получили пометку «шуточные». Свобода для Натальи и Майка Науменко – не обманывать друг друга («Хочу Витю поцеловать»). Свобода для панка в тельняшке по прозвищу Свин – петь песни в электричке и не нарваться на милицейский наряд со всеми вытекающими последствиями. И уж совсем нет в фильме «убогого совка» и «железной пяты», чем зачастую грешит кино о недавнем прошлом нашей страны. Государство здесь никого не угнетает и не убивает, но порой неприятно сжимает плечо – вроде бы и не больно, а все равно некомфортно.

Есть кое-что, способное украсить довольно унылую черно-белую реальность. Друзья и единомышленники, любимый город, вино, разговоры о музыке и, разумеется, собственное творчество. И фантазия способна создать такие условия, что пассажиры ленинградского троллейбуса споют песню Игги Попа, а на пути в квартиру БГ (но по фильму он строго Боб!) вас будут поджидать девушки в ангельских одеяниях, поющие чистыми и светлыми голосами великие строки Лу Рида:

Oh, it’s such a perfect day.

I’m glad I spent it with you.

Oh, such a perfect day.

You just keep me hanging on,

You just keep me hanging on…

Кажется, всё не так и плохо в этой жизни, но реальность опускает на землю. У Майка, как он сам говорит, «альбом не идет», он мучается от ощущений собственной вторичности относительно классиков зарубежного рока и от творческого бессилия. И никто не отменяет висящее в воздухе напряжение от возникшего любовного треугольника… А вот у юного Цоя дела идут в гору: запись пластинки, первые квартирники (пусть пока и совместно со старшим товарищем Науменко), внезапно появившаяся в его жизни незнакомка, представившаяся Марьяной, – его будущая жена, признание публики. Виктор Цой погибнет в автокатастрофе летом 1990 года на пике славы, а Майк Науменко тихо скончается буквально через год в той самой комнате, где когда-то были и музыка, и счастье. Но сейчас их жизнь полна творчества, свободы и любви. И как же хочется нажать в этом моменте кнопку «Стоп» и сказать: «Остановись, мгновение! Ты прекрасно!» Кажется, такое желание возникает даже у Скептика.

Много шума из ничего

Кадр из фильма «Лето»

Мнение Маши Бессчётновой

После громкой премьеры фильма на Каннском кинофестивале и множества положительных отзывов, я готовилась увидеть если не лучший фильм в моей жизни, то, как минимум, лучший фильм года.

Зрителю обещали, что фильм будет об истории становления Виктора Цоя и группы «Кино», а также о его взаимоотношениях с лидером группы «Зоопарк» Майком Науменко и его женой Натальей. И всё это в антураже ленинградского рок-клуба начала 80-х.

На деле легкое и безмятежное черно-белое «Лето», пусть и с прекрасным саундтреком, очень вкусными музыкальными вставками и органичной анимацией, оказалось поверхностным, точно таким же, как и главная героиня Наталья.

Конечно, можно копнуть глубоко, разглядеть нотки феминизма, ведь история развивается против стереотипа, где жена рок-звезды вырывает его из объятий поклонниц. Вместо того, чтобы окунуться в пучины рока, музыкант того и гляди отрастит рога, спасибо жене.

А можно копнуть ещё глубже и разглядеть в Наталье собирательный образ поклонников, в образе Науменко – метафору старой музыки, а в Цое – новую волну. В итоге создаётся впечатление, что между экранными Майком и Виктором существует огромная пропасть, хотя у реальных персонажей разница в возрасте всего 7 лет; первый – стареющий рок-идол, которому недолго осталось почивать на лаврах, а второй – молодой и бойкий ПТУ-шник, впереди у которого большой успех. И дело тут не в подборе актёров, ведь Рома Зверь и Тео Ю тоже практически ровесники, пусть возраст Тео с первого взгляда и трудно определить. Дело именно в игре и образах. Герои борются за внимание слушателя, в то время как слушатель мечется от одного к другому. И даже попытка Майка помочь развитию Цоя –  способ вернуть собственное вдохновение.

Но всё это, если раскапывать. А на поверхности мы видим, как говорят создатели, музыкальную фантазию на основе воспоминаний Натальи Науменко, бывшей жены Майка. Читаем между строк: женскую фантазию.  Было или не было, кто теперь докажет? Ни Майка, ни Цоя уже давно нет.

Из всей этой истории очень жалко Науменко. У музыканта кризис творчества, альбом не пишется, концерты из-за советского режима не такие, какими могли быть, а тут ещё жена открытым текстом заявляет, что ей Цой приглянулся. Первый вопрос: если это реальная история, то зачем она поделилась своими мыслями с мужем, ведь при любом исходе, осадок в отношениях останется (тут чисто житейская психология)? Второй вопрос: зачем теперь всем об этом рассказывать? То есть, вместо истории о рок-музыкантах нас слегка окунают в их грязное бельё. Не такой сюжет мы ожидали увидеть .

Нам немного демонстрируют историю создания группы «Кино», немного – статус группы «Зоопарк», немного – советский режим, но всё это слишком обрывочно, хочется глубины и развития. Даже любовная линия смотрится невнятной, как роман из песни Цоя «Восьмиклассница».

Кадр из фильма «Лето»

Нельзя не отметить игру Ромы Зверя. Учитывая то, что он в первую очередь музыкант и то, сколько хейтеров появилось на волне новости о том, что он сыграет Майка, результат оказался вполне сносным. Особенно в сценах повседневной жизни. Но стоит ему запеть, так вместо «Зоопарка» возникает группа «Звери». Я хоть и являюсь их фанаткой долгие годы, но у меня-киномана из-за этого происходит жесткий диссонанс.

Отдельный респект Никите Ефремову, как только он появился в кадре, на секунду я подвисла: неужели включилась машина времени и на экране молодой Борис Гребенщиков? Особенно после всех высказываний реального Бориса Борисовича о фильме, я и не ждала, что в итоге будет его персонаж.

В заключении скажу, что очень радует рост и развитие современного отечественного кино. Очень приятно, что наши фильмы замечают и ценят, как на зарубежных кинофестивалях, так и в отечественном прокате, предпочитая одноразовым комедиям авторское кино. «Лето» смотреть можно, один раз и просто для настроения, потому что при всех минусах в сюжете, он значительно лучше многих современных фильмов. И если бы не многочисленные скандалы, то разговоров, охов и вздохов на его темы было бы намного меньше. Перед просмотром сразу отбросьте тот факт, что в аннотации к фильму упоминаются группы «Кино» и «Зоопарк», никакого экскурса в историю русского рока не будет. И помните, что сценарий основан на женской фантазии.

Таковы мнения двух человек, посмотревших фильм. А что скажете вы?

«Кто ты?», «Вечеринка», «Слёзы» – треки, прославившие певца в начале нулевых, звучали буквально из каждого утюга, страшно подумать, целых восемнадцать лет назад. В 2018 Кирилл решил реанимировать старые хиты, разбавив их несколькими новыми композициями. Альбом, отметивший совершеннолетие, обрел новую жизнь. Нужно отметить, что в его записи приняли участие друзья Кирилла, музыканты из Animal ДжаZ и П.Т.В.П. Получился довольно интересный эксперимент – сочетание рэпа и рока. Если некогда жанры враждовали, то сегодня можно говорить о том, что в поиске чего-то нового и актуального музыканты все больше смешивают разные стили. Бытует стереотип, что оригинальная версия всегда лучше ремейка. Но в данном случае можно поспорить, ведь старые треки действительно зажили новой жизнью.

Фото: Сергей Николаев

На презентации альбома были друзья Дэцла, журналисты, музыканты. Сам Кирилл отметил, что релиз был представлен в Петербурге потому, что сегодня именно этот город сосредотачивает в себе особую творческую среду, благоприятную для работы.

Официально альбом был выпущен еще 15 июля на различных музыкальных электронных площадках и уже успел собрать ряд комментариев и оценок. «Акустику» приняли хорошо. Уже на второй песне зал дружно качал в такт головой и отбивал ритм. И если в начале выступления можно было заметить некоторую неловкость, так свойственную для первых минут концерта, то к «Вечеринке», которая ожидаемо закрывала концерт, гости окружили певца, не думая о камерах вокруг, и танцевали.  Оставаться безразличным не было никакой возможности, после окончания концерта гости еще долго обсуждали вечер, а во дворе дома, слышались треки Децла. Такой «камбэк» в прошлое, когда собирались за углом школы на местные тусовки.

Фото: Сергей Николаев

Соберет ли исполнитель со старыми хитами большую аудиторию – покажет время. Слушать песни от взрослого человека про школу и подростковые проблемы немного странно, но, если не привязываться к возрасту, вполне можно сказать, что композиции не ушли не свалку однодневных хитов, а Кирилл Толмацкий, как символ поколения, и, когда-то жанра, живее всех живых.

Текст: Яна Квятковская
Фото: Сергей Николаев

А вы уже послушали «Акустику»?

Фото предоставлено организатором фестиваля

Публика, пришедшая на это мероприятие, была весьма разномастной: от заядлых тусовщиков до весьма колоритных персонажей, которых при желании можно даже назвать фриками. Свобода самовыражения здесь явно только приветствовалась, и каждый следовал ей на свой вкус. Атмосфера большого радостного праздника была способна зарядить позитивом даже тех, кто далек от электронной музыки.

Кстати, про музыку. В качестве разминки к грядущему мощному танцевальному марафону гостям предлагались джазовые импровизации, приправленные ненавязчивым битом и сэмплами. Отличный выбор для того, чтобы настроить публику на отдых и веселье. Основная фестивальная программа стартовала мощным сетом Роя Айерса, чьё творчество умело и мудро балансирует между такими стилями, как funk и acid-jazz. Виртуозная игра на вибрафоне от мистера Айерса привела публику в полный восторг. Дух счастья и внутренней свободы только укрепился. Долгожданная прохлада летнего вечера, потрясающие виды, открывающиеся с «Порта Севкабель» и музыка от настоящих мастеров своего дела – это ли не прекрасно?

Фото предоставлено организатором фестиваля

Ближе к ночи настала пора хорошенько размяться и потанцевать. Этому поспособствовал следующий гость фестиваля – Ларри Хёрд, он же Mr. Fingers. В этом моменте Present Perfect полноценно перешел к электронной музыке, отдав площадку под старый добрый хаус. Невероятные, просто космические звуки, вкупе с соответствующим гипнотическим видеорядом, создавали новую реальность. Настоящий релакс, полное отдохновение, позволяющее забыть обо всём и уйти с головой в пульсирующие ритмы и погрузиться в музыкальный транс. И это ещё одна грань той свободы, которой на фестивале оказалось предостаточно. Организаторы не обманули – нет ничего прекраснее настоящего. Стоит научиться жить одним мигом и уметь наслаждаться им.

Фото предоставлено организатором фестиваля

Текст: Марина Константинова
Фото предоставлены организатором фестиваля

Фото площадки «Скороход»

В книге «Посмотри на него» впервые для нашей страны так громко прозвучала тема потери ребенка и аборта на поздних сроках по медицинским показаниям. Откровением стало и проговаривание связанных с этим переживаний – мучительности выбора (прерывать беременность или донашивать обреченного ребенка) и боли утраты, усугубленные отсутствием в российской медицине минимальных этических норм специально для таких ситуаций.

Вокруг книги Старобинец и ее номинации на премию «Нацбест» полыхал большой скандал. Критики обеспокоились, в частности, психическим здоровьем читателей, но травмируют всё же определенные стороны российской действительности, описанные в романе, а не сам текст. Тема абортов в российском информационном пространстве неистово проблематизируется. Муссируется чувство ответственности и вины исключительно женщины. В литературе и кино этой темы почти нет, на ум приходят только роман Людмилы Улицкой «Казус Кукоцкого» (2001 г.) и… «Третья Мещанская», фильм по сценарию Шкловского, снятый в 1927 году. В общем, аборт – это нечто постыдное, за что несет ответственность только женщина. Это выпадение из стройной российской демографической политики.

Анна Старобинец показывает, что на безличном институциональном уровне аборты по мед. показаниям выведены за черту нормальной медицинской практики: их делают в строго определенных больницах, а донашивать беременность в платных или государственных клиниках почти невозможно – там «такими вещами» не занимаются. На уровне отношений «врач – пациент», то есть на уровне в том числе и эмоций, «такие вещи» подчинены страданию и осуждению.

Однако тема книги не ограничивается только страданием, болью и фактами бесчеловечного поведения некоторых российских медицинских работников. В ней есть так же пример того, как и в каких условиях осуществляется прерывание беременности на позднем сроке в Германии; как Анна справлялась с паническими атаками без помощи квалифицированных профильных психологов (которых у нас нет); есть примеры того, как для человека (взрослого и еще не рожденного) не находят человечности, и того, как правильно вести себя с другим своим ребенком, который задает вопросы. И очень важно, что есть портрет мужчины – мужа Анны, который постепенно приходит к пониманию и полной поддержке своей жены. Старобинец из ряда объективных причин делает вывод, почему мужчины уходят от женщин, столкнувшихся с такими же или подобными «женскими» проблемами. Всё это не вошло в получасовой эскиз, как и эпизод, поясняющий название «Посмотри на него» – героине нужно посмотреть на своего мертвого ребенка, чтобы воображение из-за неизвестности не рисовало жутких портретов.

Да, эта книга – тяжелое чтение, но прочитать ее нужно, потому что ее суть – терапия для переживших подобное горе; обнажение изживших себя, неэтичных составляющих российской медицинской системы; и, наконец, прививка эмпатии всем нам. Анна несколько раз повторяет в книге свое желание о прикладном, практическом смысле своего текста. Она писатель, и слово – ее сфера воздействия, только так она может как-то изменить сложившиеся нормы. Театр быстро принимает эстафету и отвечает на запрос «говорить» эскизом к спектаклю.

Фото площадки «Скороход»

Почему книга Старобинец и режиссер пока еще говорят о разном

Роман Каганович, идейный вдохновитель и режиссер театра (Не)нормативной пластики, постоянный участник режиссерских лабораторий. Их особенность – эскизная форма подачи материала. Театральный эскиз – поиск сценического языка, обычно короткий (иногда до 1-2-х дней) репетиционный период и концентрированность смыслов на небольшой временной отрезок. В начале июля этого года (летняя режиссерская лаборатория Городского театра) Каганович представил еще один эскиз – «Ленинградская оборона». Под агрессивный барабанный бит из-под земли восстают убитые солдаты, разлетаются земляные клочья, чернозем забивает ноздри – Каганович дает зрителям ощутить выражение «сыра земля» – там воздействуют запахи, шумоподобный бой барабанов, мелькающий свет; и чем дальше, тем сложнее воспринимать быстро проговариваемые слова и их смысл, а остается только пульс действия, перебивающий сердечный ритм зрителя. Эскиз «Посмотри на него» – работа не менее ошеломляющая, выбивает дух, как удар в солнечное сплетение, здесь даже используются эксцентрические приемы, но все-таки эта работа – тоньше. Она так же состоит из запахов, но эти, в основном, – обман обоняния. Зрители видят врачей в медицинских халатах, женщину на каталке, видеопроекцию багрового УЗИ, и мозг, обманутый образами, непроизвольно воссоздает характерные больничные запахи. Реален только затхлый запах тряпки в руках расчеловеченной больничной уборщицы (актер Антон Леонов) и брызги грязной воды, летящие в зрителей. И в этом эскизе слова изредка пропадают в каком-то гуле, но их смысл настолько тяжел, что продавливает шум и догоняет зрителя. Тема диктует психофизиологический подход к материалу.

Задача инсценировки была решена заранее: Мария Огнева прочитала книгу, оценила ее сценичность и написала пьесу, сохранив 98% оригинального текста. Со слов Кагановича, он отбил драматурга с ее инсценировкой у другого режиссера и взялся за постановку. С этого момента право дальнейшей работы над текстом и интерпретацией стало принадлежать мужчине, и это важно – как взгляд с другой стороны. «С точки зрения мужчины это может быть еще интереснее, потому что мы совсем не в теме», – говорит Роман на обсуждении после показа. Вместе с этим создается буфер для сентиментальности и излишней эмоциональности. Показательно, что мужчина (актер Виталий Гудков) зачитывает монологи женщин с форумов. Это воспроизведение без излишнего эмоционального подключения сильнее экспансивности (по задумке режиссера, актер все-таки не полностью отключил эмоции, особенно когда читал «проповеди» вслед за «исповедями»).

Театральное прочтение доводит до предела мотив раздваивания героини на переживающую и отстраненную (эмоциональную и рациональную, если угодно), ее роль исполняют две актрисы – Анна Донченко и Анна Кочеткова. Одна проживает момент, другая наблюдает за происходящим со стороны; в зависимости от ситуации они сменяют друг друга. В самые экспрессивные моменты происходит их «слияние» в одну сущность. Не было ощущения, что за одной актрисой закреплено одно состояние, за другой – другое. Но то, что за Донченко – больше драматической составляющей, а пластическая отдана Кочетковой – несомненно.

Абстрактные образы двух врачей в противогазах (актеры Геннадий Алимпиев и Александр Лушин) сносят границы документального материала. Они – порождения инфернального, два черта из табакерки, а не рабочие механизмы репродуктивной медицины, как можно понять из книги. На мгновение один доктор вовлекает зрителей в свою жестокую игру. Амфитеатр «Скорохода» реконструирован – зрительские места возвышаются с двух сторон сценической площадки и лестницей уходят под потолок. В этой игре они напоминают университетские поточные аудитории, где студентам-медикам демонстрируют патологию плода на неодушевленном учебном пособии – беззащитной женщине, распятой в условном гинекологическом кресле. Зрителям предлагается почувствовать себя бессловесной группой интернов, свежей кровью, которая скоро вольется в вену этой мракобесной «медицины».

Не нашел продолжения в эскизе показанный в начале действия видеофрагмент песни «Пока-пока-покачивая…» из «Трех мушкетеров». Вероятно, это намек тем, кто читал книгу, на то, что в будущем спектакле эта первая сцена эскиза станет сильным эмоциональным моментом. Может, отголоски этой песни должны звучать в головах зрителей, в то время как врач диагностирует патологию плода, и на этом диссонансе вызвать острую эмоцию? Или это прямое переложение переживаний героини на зрителя, не способ сопереживания, но способ зрительского вживания?

Наличие вопросов без ответов говорит о том, что пока образ не считывается. Кстати, с афиши из-за вынутого кирпичика кафельной плитки с плутовской улыбкой выглядывает лицо Боярского-Д`Артаньяна. Выглядит пугающе.

Сама тема и изначально взятая интонация эскиза не подразумевают легкости. Как и вставок гэгов. Эпизод с уборщицей и бахилами, гипертрофированная, издевательская эротика танца с унитазом – это заведомо не смешно, это страшно. Весь фрагмент постановки до него словно бы готовит зрителей к этой эмоции. Здесь сталкиваются живой человек и человек-функция. На фоне масштабности, глобальности беды, выросшей перед героиней, это не может быть юмористической вставкой для снижения градуса, и таковой не является.

Тема «Посмотри на него», и спектакля, и книги – очень травматична, она будет вызывать в зрителях все травматические воспоминания – вне зависимости от причины и степени этой травмы. Режиссерский подход к подаче истории через фантасмагорию можно воспринять и как способ амортизировать болезненность истории, и как способ передать в своей полноте кошмар ситуации, в которой оказалась героиня, с помощью театральных возможностей.

В первой части книги Анна описывает всё, с чем она столкнулась, с документальной точностью, не боится откровенно говорить о своих эмоциях, которые она испытывала в каждой конкретной ситуации (даже однажды признается в зависти к «беременюшкам», которые родят здоровых детей). Возможно, эта щепетильная документальность и есть то единственное, что позволяет читателю пройти вместе с героиней весь путь. Выбранный Романом Кагановичем подход дает иной угол зрения, уводит зрителя от повседневности. Вместе с ней уходит и ожидаемое средство эмоциональной связи со спектаклем.

Она намечается в двух эпизодах. В сцене самобичевания героини происходит узнавание, можно ассоциировать себя с ней, и вот где одновременно смешно, страшно и грустно: «Это я виновата. Я сказала однажды, что его не хочу. Это было где-то в восемь недель. Наверняка как раз на стадии формирования почек». Другой такой возможностью становится эпизод, в котором звучит ария Иисуса в Гефсиманском саду «I only want to say» из «Jesus Christ Superstar». Голос Иэна Гиллана, мягкий сценический свет, пластика актеров – всё это было о хрупкости человека, о тонкости душевных переживаний и боли, которые остаются, когда глобальные ощущения кошмара и нереальности происходящего уходят на второй план. Этот фрагмент был одним из двух возможных финалов эскиза, показанных зрителю. Если он будет в конечном счете отметен, спектаклю все равно потребуются сцены, создающие возможность эмоционального подключения публики к происходящему.

Альтернативный конец эскиза – рэп о почках, так возмутивший некоторых зрителей, действительно несколько чужероден стилистике постановки в целом. Он как будто расширяет тему с абстрактными докторами, только непонятно зачем. Сам текст рэпа, циничный в контексте реальной истории, и факт его читки на удивление не вызвали отторжения. Этот поворот можно воспринимать как один из векторов, по которому пойдет развитие спектакля, или как тот, который нужно будет отсечь – это решать режиссеру.

Фото площадки «Скороход»

По словам Кагановича, тема этой его работы – неэтичные российские врачи. В ходе обсуждения создатели эскиза говорят о российской медицине в целом, и в дело как аргументы идут личные истории о любых негативных взаимодействиях с российскими врачами. Но эта позиция легко теряет свою остроту ответными воспоминаниями о том, как врачи спасли кому-то жизнь, как они умеют заботиться о своих пациентах. И мы, обе, написавшие этот текст, можем припомнить говорящие сами за себя примеры как для одной позиции, так и для другой. Но речь не о качестве российской медицины и не о хрестоматийном противостоянии «российское – западное». Так же как цитаты с форумов в книге выбраны из тем об абортах по медицинским показаниям на поздних сроках, а не из обсуждений неэтичности врачей.

Роман Анны Старобинец стал таким острым, потому что ударил точечно по целому сплетению социальных проблем. Нашел одно из самых больных мест и вложил в свой удар не только личные переживания, но и системную картину – в одной узкой области. Старобинец делится своим опытом выпадения из рутинной работы репродуктивной медицины. Как больно и страшно за пределами нормальности и как в России ничего не сделано для того, чтобы женщинам, услышавшим смертный приговор для своего еще не родившегося ребенка, можно было чувствовать себя всё теми же человеческими существами. Для выпадения из системы Старобинец нашла очень подходящую метафору: подвал с крысами, «черное акушер-гинекологическое подпространство».

«Все эти клиники. Они не для крыс. Пусть крысы уйдут через черный ход. Пусть крысы копошатся в подвале. Через парадный заходит та, что ждет малыша. Через парадный заходит будущая мама. А я уже никого не жду. Я просто крыса. И мое будущее прописано в инструкциях санэпидемнадзора. Это целый мир. Это войска крысиного короля, проигравшие бой. Изувеченные, истекающие кровью, отступающие с шипеньем и криком в свои подземные норы…»

Обсуждение эскиза выявило, насколько легко потерять фокус этой проблемы. Постановка «Посмотри на него» может обернуться огульной критикой российской медицины как таковой. Хочется предостеречь и создателей спектакля, и зрителей от этого пути.

Но независимо от того, насколько четким будет фокус на теме романа в будущем спектакле (надеемся, что спектакль будет), режиссеру и всей команде нужно запастись аргументами и быть готовыми к серьезному обсуждению, даже, как показала практика (почти полуторачасовое обсуждение эскиза), к обороне.

Текст: Юлия Войтюк, Анна Городянская

Фото: предоставлены организатором