Оказывается, это совсем не одно и то же. Граффити рассчитаны на коллег и понятны только им, обычные люди даже не «прочитают» такие изображения. Называются они «куски» — от английского слова piece (кусок), которое, в свою очередь, отсылает к masterpiece (шедевр). «Куски» не отягощены глубоким смыслом и чаще всего изображают псевдоним художника, это его своеобразный хештег.

Стрит-арт, наоборот, для широкого зрителя. С его помощью художники могут привлекать внимание людей к проблемам общества: в конце 80-х в Нью-Йорке Кит Харинг создал работу о вреде наркотиков «Crack Is Wack» / «Крэк — это безумие», которые стали причиной смерти его близкого друга и коллеги, известного художника Жана-Мишеля Баския, умершего в 27 лет. Полотно с надписью «Crack Is Wack» Харинг изобразил на огромной стене, неподалёку от моста с оживлённым движением. Власти сначала оштрафовали его за вандализм, а потом попросили восстановить работу. К слову, картину самого Жана-Мишеля Баския в 2017 году на аукционе Sotheby’s продали за 110 миллионов долларов.

• Кит Харинг. «Crack Is Wack» / «Крэк — это безумие»
• Жан-Мишель Баския. Безымянная картина

Объединяет творцов стрит-арта и граффити стремление к славе. Они рисуют в самых людных местах: на стенах в метро, на вагонах наземных электричек, заливая краской всю поверхность, или на огромных стенах домов. Когда условное «Здесь был Вася» видят десятки тысяч человек, им становится интересно, кто этот самый Вася. Кстати, иногда это обычные офисные сотрудники, которые ночами отводят душу и мечтают сделать хобби средством заработка.

Раньше художникам нужно было всякий раз заслужить упоминания в СМИ, теперь все их новости легко узнать из Инстаграм. Даже неуловимый Бэнкси ведёт аккаунт и там больше шести миллионов подписчиков.

Первые граффити появились, когда до Инстаграма было ещё далеко: в презентацию к лекции включили наскальные рисунки эпохи палеолита и Помпеи, но расцвет граффити пришёлся на ХХ век. Даже в «Газете футуристов» Маяковский писал:

Художники!
Великие бурлюки,
Прибивайте к домам
карнавально
Ярчайшие свои картины,
Тащите с плакатами тюки,
Расписывайте стены 
гениально
И площади, и вывески, и
витрины.

Граффити «Kilroy was here»

Первый бум граффити в англоязычных странах пришёлся на начало 40-х, неимоверно популярен стал персонаж Kilroy: лысый человечек с большим носом выглядывал из-за стены с подписью: «Kilroy was here». По слухам, Гитлер рассматривал этот рисунок, обнаруженный на захваченном американском оборудовании, как шифр.

Жан-Мишель Баския, Кит Харинг, Генри Чэлфант, Дженни Хольцер и ещё много имён вписано в историю уличного искусства. А также ников, например, Космический захватчик. Его вдохновили первые компьютерные игры с низким разрешением, в этом стиле он выкладывал на стенах домов мозаики, где каждый пиксель замещала плитка. Французский художник начал арт-вторжение в середине 90-х годов с Парижа, с тех пор 3 794 его работы проникли в 78 городов мира.

Побывал он и на дне морском, и в открытом космосе, полностью оправдав свой псевдоним. Мозаики появились также на знаке Голливуда в Лос-Анджелесе и даже в Лувре! Таким образом, Космический захватчик стал первым представителем стрит-арта, выставляющимся в музее. Причём если несколько его работ сняли со стен Лувра сразу, то другие были спрятаны так тщательно, что обнаружили их только спустя несколько лет.

• Мозаики Космического захватчика

Похождения Космического захватчика можно отследить на его официальном сайте, там есть карта мира, на которой отмечены все пункты в разных континентах, где появлялись его работы.

Стрит-арт в стиле Космического захватчика видели и в Петербурге, но по мнению Александры Шевелевой, это скорее всего подделка — на его карте Россия не обозначена.

Кстати, Космический захватчик, как и многие другие представители стрит-арта, снялся в документальном фильме Бэнкси «Выход через сувенирную лавку».

В истории стрит-арта остались имена не только самих художников, но и, например, фотографа, которая документирует уличное искусство на протяжении уже 50 лет! Марта Купер объездила весь мир в поисках интересных «кусков» и, говорят, продолжает это делать в свои 76. Вместе с художником Генри Чэлфантом она выпустила книгу «Subway art» о субкультуре граффити, с её сленгом, терминами и историей.

• Фотограф Марта Купер

Уличное искусство не стоит недооценивать, ему под силу даже продвинуть в президенты Америки неизвестного кандидата: постер с изображением Барака Обамы и подписью «hope» («надежда») использовали в предвыборной кампании неизвестного тогда ещё сенатора. Рисунок американского художника и дизайнера Фрэнка Шепарда Фейри часто сравнивают с чёрно-красным изображением Че Гевары 1968 года.

• Фрэнк Шепард Фейри. «Hope»
• Че Гевара

Но чаще стрит-арт связан не с политикой, а с бизнесом. Лектор предлагает различать граффити, стрит-арт и коммерческое искусство, когда художники сотрудничают с крупными брендами. Причём даже те из них, кто раньше высмеивал эти корпорации.

Или вот, например, скандал с картиной Бэнкси, год назад она самоуничтожилась на аукционе Sothebyʼs сразу после продажи за миллион фунтов стерлингов (примерно 80 миллионов рублей). Внутри рамы сработал механизм, разрезавший часть полотна на полоски. Теперь гадают: автор этим выразил своё презрение коммерциализации искусства или это сделано, чтобы создать на продажу другую «Девочку с воздушным шаром»? Её стоимость, по словам экспертов, вырастет из-за этого инцидента минимум на 50%.

• Самоуничтожающаяся картина Бэнкси «Девочка с воздушным шаром» на аукционе Sothebyʼs

Много непонятного с граффити и в Петербурге: после лекции слушатели задавали вопросы о согласовании уличного искусства, насколько официальные разрешения возможны и совместимы с историческим обликом города. И кто вправе решать, что достойно появиться на стенах. Например, на Васильевском острове необычайно красивый и символичный именно для этого района города рисунок (который ежедневно радовал одну из организаторов лекции) закрасил… её сосед. По его словам, краска портила исторический кирпич.

Разрешение от муниципалитета на создание граффити в Петербурге получить пока невозможно, говорят гости. Что, как ни странно, отчасти к лучшему: в Москве санкционировали странные изображения в социалистическом стиле, далёкие от искусства. Есть подозрение, что исполняют такие работы художники, близкие к власти, а не свободные творцы.

Тогда как настоящее уличное искусство — синоним свободы, нарушения правил, а иногда и протеста. Поэтому музей уличного искусства, по мнению лектора, противоречит себе даже названием — это явление на то и уличное, чтобы не выставляться в музеях.

Bermoods планируют лекции не только об искусстве: ожидаются темы, которым пока нет места в проекте: кино, литература, мода и т. д. Лекторий в поиске интересных спикеров.

Текст: Ирина Орлова

Фото: henrychalfant.com, space-invaders.com, vesti.ru, artifex.ru, instagram.com/banksy

Беседа вышла очень теплой – Ирина Александровна под светом лампы не спеша рассуждала о том, как развивалась живопись с середины XIX века и до нашего времени. «Я не претендую на глубокие знания в современном искусстве, – с улыбкой говорит она, – но думаю, что могу рассуждать об этом, ведь я родилась в 1922 году, а потому развивалась вместе с веком».

Тема, правда, непростая и всегда вызывает много вопросов. За нами – многотысячелетний путь развития пластических искусств. Но сейчас, в эпоху интеграции всех видов искусства, могут ли пластические искусства исчезнуть совсем? По мнению Ирины Александровны, не могут, слишком особенное место они всегда занимали в человеческой жизни. Впрочем, она подчеркивает, что это только мнение, не претендующее на абсолютную истину.

«Иногда мы стоим у произведения современного искусства и не можем понять – искусство ли это вообще?». От простой творческой деятельности, лишенной художественных начал, Ирина Александровна отличает его по двум признакам – этическому и эстетическому. Первый подразумевает, что искусство должно говорить о добре и зле, но делать это на своем языке. Согласно второму, оно должно нести в себе красоту. Красота здесь подразумевается не как вопрос моды, а как представление, меняющееся на протяжении всей нашей истории.

Ирина Александровна не зря начинает разговор с середины XIX века – именно в это время искусство, как и представления о мире, перестало порождаться лишь мифологическим сознанием. Она называет это «Гибелью богов» – по названию оперы Рихарда Вагнера, написанной в то же время. Начались поиски такого искусства, которое бы отражало меняющуюся жизнь, и продолжаются они до сих пор. Здесь Ирина Александровна сравнивает вещи, которые кажутся друг от друга очень далекими, например, «Свободу на баррикадах» Эжена Делакруа и «Явление Христа народу» Александра Иванова. Выясняется, что карикатуры Оноре Домье по духу близки картинам передвижника Василия Перова. Клод Моне, который «разбивает воздух на частицы» и делает первый шаг к исчезновению объекта с поверхности картины, имеет много общего с Исааком Левитаном. А портреты работы Энгра или Мане похожи на портреты, созданные Ильей Репиным и Валентином Серовым.

«Мы так сжились с этими картинами, они стали для нас хрестоматийными, и мы забываем, что с точки зрения истории это настоящее открытие», – говорит Ирина Александровна в разговоре о «Бурлаках на Волге» Репина. Очень важно уметь взглянуть на произведения искусства с позиции того времени, в которое они появились. Только тогда можно понять, каким прорывом, каким вызовом они могли быть.

Новое искусство, по ее словам, началось с картины Пабло Пикассо «Авиньонские девицы». Эти вызывающие, демонизированные образы открыли возможность любого ракурса и отношения к искусству. А после – Малевич, Мондриан, Кандинский, самые смелые и невероятные эксперименты.

«Я недавно читала одну из новых книг об искусстве XX века – так там насчитали больше пятисот разных направлений, представляете?». По какой из этих дорожек может пойти искусство дальше? Может, это будет экспрессивное, погружённое внутрь человека направление, которое задал Эгон Шиле. Может, в искусстве будущего будет востребован сюрреализм, но немного отличный от того, что у Сальвадора Дали. Абстрактное искусство Ирина Александровна считает приёмом, очень быстро исчерпывающим себя, так, работы Джексона Поллока она называет «заключительным этапом абстрактного искусства».

«Больше всего мне жаль современных художников», – полушутя-полусерьезно говорит Ирина Александровна. Сейчас мы более чем когда-то до этого находимся в поисках, и мало кому понятно, к чему это приведет в ближайшие несколько лет. Что до нас, зрителей, то при знакомстве с произведением искусства важно всегда спрашивать себя, что мы видим и что от него получаем. «От картины нужно получить заряд, нельзя просто стоять, смотреть и раскладывать на составляющие – тогда это уже не искусство!». Но самое главное, о чем мы должны себя спросить, что мы хотим от него получить? Только ответив на этот вопрос, можно будет предположить, каким станет искусство в ближайшем будущем.

Текст: Алёна Поднебенная
Фото: Сергей Спиридонов

На первый взгляд, в жизни артистки много счастливых случайностей и странных совпадений: удачное поступление в петербургскую академию после окончания тюменского вуза, приглашение в труппу Александринского театра, яркие дебютные роли. Александра признаёт: «Если вы меня спросите, верю ли я в судьбу, я не задумываясь отвечу – да. Верю ли я в фатальность каких-либо поступков, решений – верю. Именно стечение обстоятельств – неслучайно». Однако за этим везением стоит упорный труд, и, конечно же, талант.

О поступлении на актёрское

Александра закончила режиссёрское отделение Тюменского института культуры и искусства и должна была стать режиссёром праздников и театрализованных представлений. Но сложилось иначе: «Мне повезло, что моим педагогом был потрясающий театральный артист Сергей Прокопьевич Кузьмин. Как человек любящий и знающий театр, он и во мне зародил любовь к Театру».

Эта любовь потребовала дальнейшего роста, и Александра отправилась в Петербург. Поездка была почти секретной, ведь в случае неудачи нашлось бы слишком много насмешников. Увы, в тот год не набирали курс режиссёров, и Александра поступила на актёрский факультет к Григорию Исааковичу Дитятковскому в Санкт-Петербургскую государственную академию театрального искусства (сейчас Российский государственный институт сценических искусств. —  Прим. ред.): «Я подумала, что подготовлю себя как актрису. Я же должна понимать профессию изнутри. И я самоотверженно и честно пустилась в это путешествие». Путешествие оказалось удачным.

Об Александринском театре

В 2007 году Александра заканчивает обучение на курсе Дитятковского и участвует в спектакле «Яма» по Куприну. Случилось так, что запись дипломного спектакля увидел Валерий Владимирович Фокин. Александра объясняет: «Как правило, люди такого ранга и уровня не звонят молодым актрисам. Это происходит через третьи руки». Но ей позвонили и пригласили в труппу. Так началась её служба в Александринском театре. И с тех пор Александра верна своему театру.

В начале работы Александру ждало испытание: ввод в спектакль. Она сыграла Машу в «Живом трупе» (реж. Валерий Фокин. — Прим. ред.) и Иокасту в постановке «Эдип-царь» (реж. Теодорос Терзопулос. — Прим. ред.). «Это сложно, увлекательно, это незабываемый опыт. Роль уже создана с другой актрисой, и режиссёр находится в контексте того, что уже придумано. Сложно присвоить рисунок режиссёра, закрыть глаза и не видеть актрису, которая играла до тебя, а привнести что-то своё. Это получается иногда. Кажется, у меня получилось». 

О работе с Валерием Фокиным

«Фокин из всей нашей когорты потрясающих девушек обратил внимание на меня, я ему за это безумно благодарна. Он услышал через экран человека, актрису и энергию, которая ему подходит. В этом смысле мне легко работать с ним. Мне нравятся чёткие конкретные задачи, которые мы должны выполнить, находясь в чётких рамках, заданных режиссёром, и внутри них найти свою внутреннюю свободу».

О жизни актрисы

Репетиции, подготовка к роли и показ спектакля – актрисой невозможно быть с 12 до 18 часов, а потом вдруг перестать быть ею: «Когда сыграешь спектакль, тебе нужно идти домой, и некоторым из нас сложно перелистнуть эту страницу, закрыть дверь. Занавес опускается для зрителей, а актёры ещё «там», и очень долго. Поэтому волей-неволей, что бы мы себе ни говорили, мы приходим домой с этой атмосферой. Я думаю, избавление от этого – вопрос времени, женской мудрости, опыта, взросления».

Говорит Александра и о том, что женщине сложнее работать в театре, чем мужчине. Но дело не в частых ныне харрасменте и дискриминации, а в более простых и глубоких вещах:

«Никто не будет отрицать функцию женщины как матери. И приходит время, когда мы перестаём быть просто актрисами, просто жёнами. В какой-то момент мы хотим и желаем быть матерями. Мужчине-актёру это время не нужно, в этом смысле он свободен. Для рождения ребёнка женщина должна сделать паузу, быть готова к этому перерыву. Когда женщина проходит этот этап, она встречается с самой собой, но уже немного другой. И к новой себе тоже нужно привыкнуть».

О будущем

Вечер не обходится и без традиционного вопроса актёру: «Какую роль Вы бы хотели сыграть?» Но на стандартный вопрос мы получаем необычно серьёзный ответ: «Я действительно не знаю, какую роль я бы хотела сыграть. Мне любопытно посмотреть, как меня “вскроют” по-другому. Я хочу удивиться самой себе, хочется, чтобы меня перевернули. И чтобы это было неожиданно, чтобы мне это кто-то предложил. А что это за персонаж, я не знаю, и мне любопытно. Кто я? И кем меня видят?»

«НеТворческий вечер» с Кристиной Малой, Музей театрального и музыкального искусства. В гостях — актриса Александринского театра Александра Большакова.

Текст: Анастасия Котельникова, 
фото: Татьяна Маркова

Летят вопросы из зала. «Чем должна руководствоваться поэзия и чем она будет?» — спрашивают. «Поэзия будет всегда», — отвечает Гай, сравнивая поэзию со скульптурой. Артемий рассуждает о современных поэтах, даёт свои рекомендации о том, к чьему голосу сейчас стоит прислушаться, а кого лучше пропустить мимо. К слову, ранее поднимается и тема рэпа, как нового формата лирики. Выяснили, насколько рэп от поэзии далёк (очень) и, пожалуй, закрыли тему. 
Следующий вопрос из зала о месте поэзии в современном мире. Увы, диагноз, по мнению Артемия, неутешителен. Для укоренения современной поэзии нет почвы, нет позы, нет института. Ныне поэзия маргинализирована и спросом не пользуется. Может, молодёжь сейчас и вцепилась в томики Бродского, но это скорее веяния моды. Современной поэзии не выжить, пока она не станет востребована. А станет ли?.. Вопрос. 

Поэзия маргинализирована… поэзия не пользуется спросом… Должно быть поэтому на такие вечера, увы, приходит немного гостей…
Поэзия – одно из чудесных проявлений искусства, составлявший некогда внушительный пласт культуры. Почему бы не возродить её, не поднять спрос? Читайте стихи, дамы и господа, мой вам совет. Быть может, в рифмованных строчках вы найдёте отголоски чужой души. Может, мир тогда станет чуть понятнее. Может, даже, чуть лучше. Читайте стихи. 

Текст: Юлия Кириллова,
фото: предоставлены организаторами

Сегодня JD Walter – один из лучших на американской джазовой сцене. Да и не только на американской – он поет и преподает по всему миру, с удовольствием устраивая мастер-классы в крупнейших университетах Европы и Америки: в Sibelius Conservatory (Финляндия), Jazz Palau De Valencia (Испания), Ionian University (Греция), The University of the Arts (США) и других.

С большим нетерпением музыканта всегда ждут и в Санкт-Петербурге. JD Walter – автор уникальной методики, по которой работают специалисты в школе джаза и мюзикла J&M School. Целых три мастер-класса (с 16 по 18 мая) от одного из самых авторитетных педагогов в США по современному джазовому вокалу прошли в школе джаза и мюзикла J&M School.

«JD говорит просто о не совсем простых вещах. Его дыхательные и вокальные упражнения на первый взгляд совершенно не сложны, но как эффективны! На протяжении всех мастер-классов в голове чередовались мысли: «Так просто?» и «У меня получается!» Спасибо JD за потрясающую энергетику, вдохновение и невероятный опыт!»

Каждый из трёх мастер-классов длился чуть более двух часов, однако удивительно, как в это краткое время мистер Уолтер уложил столько полезного и интересного материала. Тем, кто не успел посетить уроки мастера, сообщаем: этот визит музыканта не последний, в следующем году знаменитый куратор школы джаза и мюзикла J&M School снова посетит Санкт-Петербург.

(Текст и фото: Ксения Грекова)

Состояние, в котором она пребывает – околокритическое. Мало кто в зале смог назвать больше четырех поэтов-современников. Русская писательская интеллигенция чахнет и причиной тому – бюрократизм. Недостаточно возможностей для самореализации путем издания собственных сочинений и хотя бы минимального признания общественностью.

Современный писатель пишет не в ящик – он пишет в интернет. Однако, каждому художнику нужен критик, рецензент, редактор, наконец. В интернете мы встречаем много критики, но она, если можно так выразиться, диванная. То есть, мы с вами, не имея ученых степеней, проданных с ошеломительным успехом тиражей, не даем нужного фидбэка писателю. Просто потому что мы – не профессионалы.

С профессионалами дела обстоят несколько хуже, чем с интернет-критиками. В Петербурге существует около четырех относительно крупных союза писателей. Каждый из них за определенную сумму, установленную в качестве членского взноса, может выдать вам корочку, что сделает вас «мастером слова». Ещё союзы писателей могут издать вашу книгу за ваши, естественно, деньги и дать какие-то рецензии, впрочем, не всегда профессиональные. Да и вообще, доверять мнению людей, которым вы за эти рецензии прилично платите, согласитесь, рискованно.

Резонный вопрос: что в таком случае делать? Поэт Артемий Гай отвечает так: «Нужно обратить внимание на западную систему работы: писатель – литературный агент – издатель». Действительно, то, как работают с начинающими писателями в Европе или Америке, заставляет тружеников литературного поприща в нашей стране завидовать.

Ни для кого не секрет, что полноценно жить на литературные труды в России практически невозможно, это получается всего лишь у нескольких растиражированных писателей. С поэзией еще сложнее. Резюмируя вышесказанное, можно сделать вывод: российскому обществу нужна литературная реформа. Создать несколько литературных агентств, найти грамотных рецензентов и заниматься тем, чем занимаются все постиндустриальные страны уже давно.

Лекция плавно перешла в творческий вечер Артемия Гая. Стихи поэта в большинстве своем грустные. Многие из них – о смерти (скоро выйдет целый сборник его стихов на эту тему). Поэзия качественная. Это значит, что все в порядке с рифмой, ритмом, размером, лексикой, да и вообще все хорошо. В творчестве Артемия заметно влияние западных авторов, в основном англоязычных поэтов, чего он и не скрывает.

Однако, тем, кому хочется протеста, в этих стихах может чего-то не хватить. Они правильные, но великая фотография, картина, роман или стихотворение – ломают основные принципы, по которым творят остальные. В течение всего времени, пока Артемий читал стихи (а они, безусловно, хороши), некоторые ждали преднамеренного протеста – мол, «вот тут я выше правил, просто потому что могу». Однако, по большому счёту, это всего лишь «диванная критика», а выводы, как и всегда, лучше делать самому, после личного знакомства с творчеством автора.

(Текст: Илья Чередин, фото предоставлены организатором)

Известные петербуржцы, переехавшие жить в Москву и москвичи, обосновавшиеся в Петербурге, высказывают своё мнение о том, как они чувствуют оба этих города. Почему именно в Москве жили и творили Высоцкий и Окуджава, а в Петербурге – Бродский, Цой и Гребенщиков? Могли бы Михалков и Лужков родиться и вырасти в Петербурге? Почему в Москве предпочитают чай, а в Петербурге – кофе? О пресловутых поребриках и бордюрах, подъездах и парадных и других разных “диалектах” тоже упоминали.

Фильм снят в 2008 году по сценарию Льва Лурье, вот некоторые цитаты и мысли из него:

“Москва – мясорубка”, – утверждает Михаил Пореченков и добавляет: “Если ты человек созерцательный, больше привык к усовершенствованию внутреннего мира, то Москва – не твой город. Если ты деятельный, ломишься вперед – то тогда да, Москва – для тебя. Здесь нужно четко занимать свою нишу и работать без остановки, здесь нужно вкалывать, здесь тебя не заметят, если ты будешь сидеть с сигареткой на кухне, рассуждать о высоких материях, нет-нет.”

“Москва – как румяный бублик, слышится в нём что-то женское, мягкое, округлое. Петербург – имя мужское, с немецким корнем “бург”, а если долго повторять: “Питер, Питер, Питер, Пи..”, то получается: “терпи, терпи, терпи, терпи…”, – подмечает Сергей Шнуров.

Петербург возник наперекор стихии и здравому смыслу. Поборники всего исконно русского видели в Москве плюс, а в западном Петербурге – минус. Искры от споров западников и славянофилов разлетались по всей стране. Началось это всё с покорения Петром Первым чухонских болот… Но и по сей день споры не утихают.

Москва – как ряженая баба, развалилась на семи холмах, пятнистая, никогда не бывшая цельной… Петербург – словно гимн европейской симметрии в назидании кривой Москве. Выход к морю тогда, во времена Петра, был, как подключение к интернету, совершенно новая волна… Странное расположение новой столицы казалось абсурдным не только для бояр и славянофилов (столице надлежит быть в сердце страны), но и со стороны казалось странным.

Вольтер называл новую столицу мизинцем на ноге России. Евдокия Лопухина, находясь в заключении и надеясь, что Петр вернётся к ней, первая прокляла Петербург: “Быть Петербургу пусту…”

“Одна из причин противостояния Москвы и Петербурга – это петербургский снобизм”, – точка зрения кого-то из героев фильма.

Дмитрий Нагиев: “Когда мы говорим, что Москва купеческая – это так и есть, она хороша этим ощущением денег, осязанием денег, но она также и плоха с коварством купеческим, а купцы – это отнюдь не высшее сословие, заимствовать у них манеру одеваться, жить – это было бы дурным тоном”.

“Петербургу человек не нужен. Он пустой. Мечта Петербурга, чтобы нас тут не было и тогда он станет таким прекрасным”, – высказала свою точку зрения в фильме Авдотья Смирнова.

Нагиев сетует: “Все, кто остаются, не пытаются вырваться, рано или поздно сходят на нет в этом городе и это происходит со всеми. Изначально люди начинают выстреливать в Москве. И, как только принимает Москва, здесь конечно: “Здрав-ствуй-те”.

“Озлобленным голодным юнцом уезжал я в Москву, ну а сейчас, судя по мне, что это? Изнеженный, холёный барчук”, – говорит о себе Иван Ургант. И вспоминает свои первые дни в Москве, когда у него часто проверяли документы, а иногда он их и сам лишний раз предъявлял – “чтобы показать, что я из Петербурга. Говорят, это помогало устраиваться на работу”.

“Я – человек питерский, во мне была эта борьба с Москвой, когда я жил в Питере. До переезда в Москву. А потом она пропала. Просто… Москва-то намного богаче живет, поэтому Питеру есть за что воевать с Москвой. А Москве что воевать?”, – снова мнение Михаила Пореченкова.

В Ленинграде всегда было больше тех, кто жил так, будто и не существовало вовсе советской власти. Не то что боролись, просто не обращали внимания. Ахматова, Хармс, Бродский, Довлатов… В середине 70-х андерграунд и Ленинград – это почти синонимы. В Москве – молодые либералы, а по сути мажоры, у одного папа – чекист, у другого – генерал, у третьего – дипломат. Квартиры у них находятся на Арбате, дачи – на Рублёвке.

В это время у их ленинградских сверстников другая картина: папа – инженер, мама – воспитательница, малогабаритная квартира, а то и комната в коммуналке, да участок в 5 соток. Зато ни к чему не обязывающая работа, например, в кочегарке, даёт возможность творить…

“Питер – это глоток свежего воздуха, не заметить который может только не умеющий дышать”, – вспоминает Константин Кинчев об ощущении духа свободы, который он почувствовал, впервые приехав в 1976 году в Ленинград. И этот дух жив по сей день.

Ленинградцы, а сейчас петербуржцы, зачастую люди творческие, уезжают в Москву нередко навсегда, чтобы обосноваться в сытом, довольном городе. Цензуры в Ленинграде всегда было больше, зарплаты – меньше.

Сравнение Урганта: “Проще москвича узнать в Питере, чем петербуржца – в Москве. Москвич – всегда стремительный, решительный, крайне в себе уверенный, живёт в несколько ином темпе ритма. Но ещё веселее наблюдать за петербуржцем, который уехал в Москву, а потом вернулся в Питер через некоторое время – ого-го, это уже москвич в кубе!”

“В Питере сейчас всё чаще слышатся знакомые до боли для москвича фразы: “Понаехали тут…”

“Пойдут в Питер широким потоком деньги – это расстроит питерский дух”.

Прозвучало и такое мнение: уменьшается сейчас это противостояние двух городов, слабеет, стираются эти грани, и не только в диалектах. Сегодняшние молодые люди Москвы и Петербурга мало отличаются друг от друга, все одинаково любят деньги. Исчезнет скоро это противостояние, возможно.

После просмотра фильма Лев Лурье – петербуржец в третьем поколении, знаток города и великолепный рассказчик – продолжил лекцию, рассказал о главных “фишках” города на Неве и Москвы.

В истории Петербурга последних ста лет население сменилось практически полностью. Город, как птица Феникс, на протяжении 100 лет восстанавливался дважды. После революции, когда многие, слава богу, не умерли, а спасались бегством. И второй раз после блокады, во время которой произошла массовая гибель людей. Оба раза после этих событий в город прибывали жители других городов в большом количестве. Лектор показал таблицу со статистикой.

Приезжие люди – главная движущая сила. Город и работает, двигается вперёд, поскольку делает из приезжих петербуржцев. “И очень важно, – отмечает Лев Лурье, – что с 1970-х годов количество родившихся в Ленинграде стало превышать количество приехавших. Впервые в истории города”. До революции в Петербурге рождалось примерно 16% жителей, а остальные были мигранты, в основном крестьяне из других районов страны. А сейчас люди, у которых здесь родились бабушки-дедушки, составляют в Петербурге уже больше половины, примерно 2/3 от численности жителей. В Москве другая статистика. Поэтому в некотором смысле самоощущение этого города у нас в Петербурге больше, чем в Москве, у нас больше укорененных уже здесь людей”.

Только в Петербурге и могли появиться Иосиф Бродский, Сергей Довлатов, Борис Гребенщиков. Лев Лурье о БГ 70-80-хх годов: “Главное качество Гребенщикова, как нам тогда казалось – ничего не понятно. Надо читать, понимать, слушать четыре раза, люди сидели на кухне, спорили о том, что он имеет в виду… Сверстники его, например, Андрей Макаревич, писали в это время чистое и понятное: “Вот, новый поворот и мотор ревёт” – всё ясно.

После лекции гости, традиционно, задавали вопросы. Одну из слушательниц зацепила в фильме фраза Елены Одинцовой, которая сказала, что петербуржец – это генетическое, стать петербуржцем никак нельзя.

Лев Лурье ответил девушке, что слово “генетика” в данном случае неуместно. “Это некоторый субстрат, который образуется другим темпом жизни, нас не пропускают через мясорубку, как например, артиста Пореченкова (в фильме прозвучали слова Михаила, что “Москва – это мясорубка”) и тем, что у нас… такая красота кругом. Это конечно не генетика, это, конечно, можно приобрести и оно приобретается. В этом смысле Петербург не передается по наследству, это – культурный код, если хотите”.

Один из гостей предложил поднять руки тем, кто родился в Петербурге. Таких было всего двое. Лев Яковлевич запротестовал: “Зачем? Чтобы другие, кто недавно живет в Петербурге, почувствовали себя неловко? Давайте не будем заниматься этим. Пожалуйста. Умоляю. Видите ли, если бы я не родился в Петербурге, то может согласился бы, но я родился в Петербурге и мне не хочется стоять здесь гордо, как статуя, и всем своим видом показывать, что я родился в Петербурге. Это не входит в петербургский культурный код”, – завершил он под аплодисменты.

(Текст и фото: Надя Пьянкова)