Кстати, супругу он свою обожал. Она, к счастью, скоро ответила согласием на его предложение руки и сердца, иначе этот эмоциональный человек, не способный вынести безответной любви, вполне вероятно наложил бы на себя руки. Говорят, на память о первой несчастливой влюблённости ему остались шрамы на груди — он резал себя, чтобы физической болью заглушить невыносимые душевные страдания.

Терзаний и гонений на его долю вообще выпало преизрядно. Михаил Врубель, одарённый разными талантами, знавший восемь языков, окончивший Петербургский университет (юридический и историко-филологический факультеты, оба с золотыми медалями), в итоге свой выбор остановил на изобразительном искусстве. Но оказался настолько иным, что выделялся даже на фоне свежих течений — импрессионизма и модерна.

Газетчики травили его постоянно, в галереи полотна Врубеля, если и брали, то неохотно, а два гигантских панно, написанных для Всероссийской выставки в Нижнем Новгороде, со скандалом велели убрать. Даже знаменитыми врубелевские иллюстрации к поэме Лермонтова «Демон» сначала критиковали за «грубость, уродливость и карикатурность». Горький в пяти статьях вещал о «нищете духа и бедности воображения» Врубеля! Это у Михаила Александровича бедное воображение?! Да он же всё превращал в сказку — русские пейзажи, женскую красоту, будни…

Впрочем, были и у Врубеля ценители, поклонники. Савва Мамонтов не жалел сил, поддерживая художника. Николай II, увидев на выставке картину Врубеля «Сирень» сказал с восхищением: «Как это красиво!..» Ему горячо возразили — мол, да это же декадентство! Но царь вздохнул: «Нет, мне нравится…» Среди коллег – Константин Коровин и Валентин Серов всегда высоко ценили талант Михаила Александровича. Илья Репин со временем признал Врубеля выдающимся живописцем. Поэт Брюсов подчеркивал, что этот художник видел то, что недоступно, незримо простым людям. А Блок сказал, что такие, как Врубель, может, раз в столетие приоткрывают человечеству иные миры.

В итоге общественное мнение изменилось, но, к сожалению, уже тогда, когда Михаил Врубель угасал — безумный, галлюцинирующий, полностью ослепший… Но, говорят, даже его последние дни, даже его бред были пронизаны неистребимым чувством прекрасного, каким-то неуничтожаемым эстетством, чего врачи ещё никогда не встречали среди сходивших…»