Например, в первой серии можно было бы рассказать о том, как 285 лет назад у каретного мастера Матиаса Гайдна и его жёнушки Марии родился очередной карапуз. Одни говорят, что произошло это 31 марта, но другие утверждают, семья каретника указала на последний мартовский день лишь потому, что не хотела, чтобы их отпрыск числился как рождённый в «День дурака». А есть и третьи, которые уверены, что будущий мультиинструменталист и великий композитор родился в конце апреля.
В любом случае, дураком Франц Йозеф Гайдн не был, а вот юмором и оптимизмом прославился не меньше, чем своими сочинениями. Хотя на портретах он изображён очень серьёзным господином, но тут уж художники ничего не могли поделать – всякий раз, садясь позировать, Гайдн становился сосредоточенным и терял приветливо-радостное выражение, казавшееся до того неизменным.

Но что-то мы забежали вперёд, вернёмся от портрета взрослого Йозефа к личику маленького Зеппеля – так в детстве его звали родные. А родные эти отличались большой любовью к музыке – чуть выпадало свободное время, и все Гайдны – от мала до велика – тут же принимались петь и играть. Отец с натруженными рабочими руками на удивление ловко перебирал струны арфы, мать пела нежным, звонким голосом, малышня бренчала кто на чём горазд.

Зеппель, пока был совсем мал, водил по деревяшке веточкой, подражая скрипачам, а потом освоил барабан, да так, что его шестилетним позвали принять участие в торжественной процессии в честь Страстной недели и заменить почившего барабанщика. Чтобы кроха Зеппель смог справиться с поставленной задачей – шагать и играть, барабан перед ним нёс горбун небольшого роста. Гротескное, должно быть, вышло зрелище. Было это уже не в родном Рорау, а в Хайнбурге-на-Дунае, куда увёз мальчика кузен его отца, который был ректором школы и регентом церковного хора. Найдя, что один из сыновей брата чрезвычайно способен к музыке, он уговорил Матиаса отпустить маленького Зеппеля с собой. А без визита этого родственника Йозеф, наверное, пошёл бы по стопам отца, стал бы строить и чинить кареты или выбрал бы себе иное ремесло…

Но перед ним распахнулись совсем другие горизонты, и об этом можно было бы рассказать во второй серии. Правда, мальчишка поначалу не видел никаких особых горизонтов. Тоска по семье, от которой его оторвали в столь нежном возрасте, часто отравляла интерес к происходящему. Кстати, говорят, в родной городок он никогда больше не приезжал: сначала не пускали учёба, безденежье, заботы и тяготы, а когда его овдовевший отец женился на девице, которая была даже младше 22-летнего Йозефа, он и вовсе забыл дорогу домой.

В Хайнбурге мальчик стал петь в церковном хоре. Сам Гайдн считал свой голос всего лишь приятным, но, видимо, скромничал – судя по тому, что его отметил не только родственник, но и директор одной из венских капелл – господин фон Ройтер. Он забрал Йозефа в Вену и устроил при капелле, очень часто поручая сольные партии.

Правда, никакие другие способности юного Гайдна никого там не интересовали. Нет, он, конечно, выучился читать и писать, освоил многие струнные и духовые инструменты и начал делать первые шаги в композиторском искусстве, но, по большому счёту, в капелле он был нужен только как певец. Во всём остальном ему пришлось быть самоучкой, он даже долго не знал, правильно ли записывает музыку, что приходила ему в голову.

Да что говорить о преподавании, если мальчишек-хористов даже кормили плохо – для них подработать на свадьбе или похоронах было счастьем, так они хотя бы поесть досыта могли. Впрочем, Гайдн оценил и кормёжку при капелле, когда вылетел из неё и был вынужден искать пропитание самостоятельно. Почему его выгнали? Просто голос у него стал ломаться, а другие его таланты, как уже говорилось, там были без надобности. Но добрый нрав Гайдна даже это не испортило, и он был искренне благодарен фон Ройтеру за кров, хлеб и ученье.

Однако что было ему делать теперь – уже не певец, ещё не композитор… Другой бы на его месте пошёл в ученики к лавочнику или каменщику, или вернулся бы домой, но Йозеф не хотел бросать музыку. Около восьми лет он влачил довольно жалкое существование – брался что-нибудь переписывать, учить кого-нибудь азам игры, например, на клавесине. Причём, поскольку нот для учеников у него не было (купить-то не на что), он сам сочинял несложные пьесы для упражнений. А потом Гайдн стал слугой известного на всю Вену и за её приделами итальянского композитора Николы Порпоры.
Наш герой хотел бы учиться у этого итальянца, но за учёбу надо было платить, а лишних денег, понятное дело, не водилось. Впрочем, Йозеф нашёл выход – продемонстрировав Порпоре своё усердие слуги, а также горячий интерес к музыке, он получил милостивое разрешение сидеть за шторкой во время урока – но только тихо и незаметно! – и слушать проходящие уроки маэстро. Гайдн был очень благодарен итальянцу за такую доброту. Беря на вооружение подслушанное у Порпоры и вычитанное в трудах великих предшественников, Йозеф начал активно писать музыку. И вскоре его сочинения стали пользоваться спросом, пошли заказы даже от венского двора. Тогда же Гайдн написал свою первую комическую оперу – «Хромой бес», и её поставили на сцене, и она прошла с большим успехом, и, наверное, долго бы ещё радовала публику, если бы какой-то вельможа не усмотрел в ней намёк на себя и не добился запрета оперы.

В третьей серии главным станет начало творчества и личная жизнь. Всё-таки не зря Гайдн не бросил музыку, не сдался в голодные годы. Спрос на него, несмотря на его молодость, стал расти, и вскоре произошло то, что так осуждают поклонники свободного творчества и то, без чего жизнь музыканта и композитора была почти немыслима – в финансовом аспекте. И это ещё людям творческих профессий тогда, можно сказать, повезло, что в Европе среди богатых и высокородных господ была такая мода – хотя бы казаться культурными, покровительствовать служителям искусств, нанимать музыкантов, художников, поэтов, композиторов, заводить собственные оркестры и театры. Те, кто мог себе позволить подобное, натурально соревновались друг с другом – у кого скрипач или, положим, живописец лучше. Князья, графы и короли порой и перекупали друг у друга людей искусства, переманивали их. Зато у служителей муз была возможность пристроиться за жалование.

А это – немаловажно. Например, когда очень хочется жениться. Нежная Тереза, дочь придворного цирюльника – как мечтал о ней Йозеф! И осмелился сделать ей предложение через год после того, как получил должность капельмейстера при дворе графа Карла фон Морцина.
Трудно сказать, почему так произошло – сама ли девушка приняла такое внезапное решение или её к этому подтолкнули родители, но Тереза вдруг ушла в монастырь. Йозеф был явно не в себе, потому что ведь не может человек в трезвом уме, услышав от родителей невесты: «А у нас вот ещё дочь есть – старшенькая, Мария-Анна. Не расстраивайся, возьми её в жёны!..», не глянуть на них как на безумных, а принять предложение.
Но Йозеф был не в себе и согласился. Если он подумал, что, может, не так уж и велика должна быть разница между сёстрами, то очень ошибся – Мария-Анна, в отличие от тихой, ласковой Терезы, была сварлива и скупа. Рассчитывала ли и она, что «стерпится-слюбится» – неизвестно, если рассчитывала, то зря. Музыка её не интересовала, муж раздражал, и, чтобы досадить ему, она порой использовала его ноты как простую бумагу: то под паштет подложит, то выпечку завернёт, то папильотки из них сделает… Но, должно быть, этим не ограничивалось, ведь в своих письмах Гайдн, известный оптимизмом и добродушием, не раз называл жёнушку «исчадием ада» и подобными прозвищами. Если бы у них были дети, Йозеф нашёл бы хоть какое-то утешение и смысл в этом браке, а так… Позже вместе со славой пришла и армия поклонниц, и, наверное, великий композитор ещё мог бы обрести семейное счастье с новой избранницей, но развестись тогда было невозможно, а когда Мария-Анна всё-таки скончалась (в преклонных годах) Гайдн счёл второй брак уже чем-то ненужным.

Четвёртая серия будет, в основном, посвящена Гайдну у знаменитых князей Эстерхази. Графу Морцину скоро стало не по карману содержать оркестр и капельмейстера, но горевать по поводу потери работы Йозефу долго не пришлось – ему поступило предложение от упомянутых князей. Этих Эстерхази на веку Гайдна сменилось аж четыре! И только один из них был по-настоящему заинтересован в искусстве. Первый лишь отдавал дань моде, третий разогнал всех, оставив себе только военный оркестрик, чтобы солдатам было под что маршировать, а четвёртый, хоть и вернул Гайдна на службу, хотел от него лишь по мессе в год, а остальное – не обязательно.
Другое дело Миклош Эстерхази, прозванный Великолепным и Могущественным! При нём вице-капельмейстер Йозеф Гайдн стал главным капельмейстером, при нём контракт с композитором был, наконец, пересмотрен, и сочинения нашего героя, до тех пор автоматически становившиеся собственностью Эстерхази, можно было писать на сторону, продавать, исполнять широкой публике. Жалование и жилищные условия при князе Миклоше тоже заметно улучшились, и брату Йозефа нашлось место при дворце. Но ведь и Гайдн в долгу не остался: сколько дивных ночных серенад, сколько сонат, симфоний и концертов – сотни произведений! – услышали князь и его гости, восхищённые талантом придворного композитора.

Находятся те, кто упрекает нашего героя в том, что он писал на потребу – лёгкие, развлекательные мелодии. Но, во-первых, он писал не только такие произведения. Во-вторых, его музыка соответствовала его характеру и мыслям, кроме того, он надеялся, что его искусство, возможно, «послужит иногда источником, из которого обременённый заботой или усталый от дел человек будет черпать отдохновение и бодрость». А, в-третьих, например, Святослав Рихтер говорил: «Знаете, я ведь Гайдна люблю даже больше Моцарта. Гайдн такой светлый!..»

Кстати, Моцарта, а также Бетховена, и многих других коллег и современников Йозеф Гайдн знал хорошо. Дружить с ним было очень легко. Когда он стал постарше, все звали его Папой, потому, что ко всем он относился по-отечески и почти никогда не сердился. Моцарт был младше на двадцать с лишним лет, однако у Гайдна, признающего его великую одарённость, никогда не было желания поучать Вольфганга Амадея, хотя тот постоянно приносил свои сочинения старшему другу и с нетерпением ждал отзывов. А Бетховен, как говорят, даже попросился в ученики к Гайдну, но их темпераменты совершенно не совпали, и они сочли за благо держать дистанцию.

Что же до князя Эстерхази, того, благодаря которому Гайдн стал завоёвывать, хоть и не покидая родной Австрии, международную славу, то с ним связана такая история. По традиции князь ежегодно покидал дворец в Айзенштадте, где он жил в холодное время года, и на период с мая по октябрь перебирался в свою загородную резиденцию. Однажды теплый сезон, по общему мнению, слишком затянулся – в смысле, уже давно похолодало, и это неудивительно, ведь наступил ноябрь, а князь словно бы и не собирался на зимние квартиры. Неизвестно, как сам Миклош – не мёрз ли? Но, наверное, не мёрз, возможно, в его комнатах были камины или что-нибудь ещё, а вот остальная свита и слуги уже не знали, как и согреться. Но никто ничего не смел сказать князю. Надежда была только на Гайдна. Он, вообще-то, тоже ничего не смел сказать, обратиться с прямой просьбой, но придумал такой номер: написал симфонию, где в финальной части оркестранты один за другим заканчивают свои партии и удаляются, пока на сцене не остаются только две скрипки, которые тоже уходят – последними. Князя очень удивила такая соната, но намёк о том, что пора уходить, уезжать, он, видимо, всё-таки понял. По крайней мере, уже на следующее утро был дан приказ всем собирать вещи и готовиться в путь. А ту сонату стали называть «Прощальная».

Вообще, про каждое, как минимум, третье произведение Гайдна можно рассказать интересную историю. Но их всего – больше тысячи, а наше время ограничено.

Поэтому мы завершаем рассказ о превращении сына простого каретника в одного из величайших композиторов в истории. И эта будет пятая, последняя серия.

Гайдну было почти 60, когда его, фактически свободного от обязанностей по отношению к князьям Эстерхази, позвали совершить турне по Англии. Оно, как ни странно, потребовало от композитора денежных вложений – например, на дорогу, да и жене следовало оставить кое-что на случай, если он не вернётся. Возраст-то уже был солидный. Но затраты – и финансовые, и творческие – окупились сполна. Англичане, любившие Гайдна заочно, встретили его так горячо, как только могли и оценили его способности к экспромту, его выносливость в почтенные годы. Они даже простили ему незнание английского языка и восторженно взревели, когда он искренне воскликнул «Я благодарить вас!» после вручения ему мантии и диплома почётного доктора Оксфордского университета. Финансово, кстати, английские гастроли даже превзошли ожидания, и Гайдну впервые было начхать, даст ли ему работу новый князь Эстерхази.

Через некоторое время после возвращения из Лондона Йозеф Гайдн приступил к давно лелеемым проектам – ораториям «Сотворение мира» и «Времена года», о которых порой говорят, что если бы Гайдн сочинил только их, он бы уже заслужил величайшее признание. «Сотворение мира» с участием маэстро в Вене исполняли регулярно на протяжении 10-ти лет. В последний раз всем стало ясно, что больше таких концертов уже не будет, и публика с почтением и благодарностью провожала своего музыкального героя.

К слову, однажды, когда композитору было 73 или 74 года, в парижской прессе ни с того, ни с сего появилось сообщение о том, что великий Гайдн умер в возрасте 92-х лет, и один французский композитор даже написал музыку в память о гении. «Почивший» гений, нисколько не обидевшись, посмеиваясь, написал поторопившемуся коллеге письмо с благодарностью от «усопшего» и стал жить дальше, дожив до 77 лет. Дожил он и до того печального дня, когда, как того и боялись австрийцы, Вену взял Наполеон. Но старик Гайдн и тогда не унывал, поддерживал пугающихся обстрела ободряющими словами, а потом ежедневно, назло захватчикам, громко играл австрийский гимн. Но Бонапарт не собирался наказывать непокорного маэстро, напротив, выделил охрану, чтобы никто не тревожил уважаемого человека, которому, откровенно говоря, оставались считанные дни…

А как на счёт похищенной головы Гайдна, упомянутой в начале? А вот представьте себе, нашлись такие, которые, вскоре после спешных похорон композитора на кладбище под Веной, раскопали могилу и отрезали ему голову. Одни говорят, что это были друзья Йозефа (больные на голову друзья?), другие – что так поступили два странных коллекционера черепов выдающихся людей.

Обнаружилась ужасная пропажа только 11 лет спустя, когда решили перезахоронить Гайдна в фамильном склепе Эстерхази. Утверждается, что полиции вскоре удалось найти злоумышленников, а вот голову назад получить удалось не сразу – сначала похитители вообще всё отрицали, затем подсунули женский череп, ну а потом вроде бы отдали голову Гайдна. Но, по мнению многих, земляки и почитатели композитора поступили не лучше тех воров, ведь они не вернули голову к телу, а поместили её в Музей Истории на всеобщее обозрение. Только в 1950-ых или 60-ых годах голова Гайдна воссоединилась с телом. Ну, по крайней мере, так говорят.