Но Франсиско тогда не слушал наставления — повесничал, дрался, странствовал по Испании с тореадорами, грамоту так толком и не освоил, и даже речью часто походил на простолюдина.

Ему говорили: «Франсиско, учись как следует! Постигай академический стиль. Иначе как ты рассчитываешь заполучить в заказчики богачей? Они хотят классических парадных портретов, а не твоей экспериментальной мазни…»

Но Франсисико научился балансировать между собственным стилем и стилем обожаемого им мэтра Веласкеса. Потому заказчиков с толстыми кошельками на долю Франсиско Гойи пришлось немало. Испанский король Карл IV тоже благоволил этому художнику, если судить по количеству заказанных портретов и гобеленов. Гойя даже был какое-то время придворным живописцем. А это, ко всему прочему, означало ещё и гарантированный солидный оклад. (Кстати, с этого места он фактически спихнул своего шурина, помощника и покровителя.) Были у Гойи и заказы на роспись храмов, и членство в Королевской академии искусств.

Но после 50-ти лет Гойя начал меняться, и его творчество стало изображением самых ужасных кошмаров, мифов и пороков. Именно с такими картинами теперь ассоциируется его имя. Даже испанскую пословицу «Сон разума рождает чудовищ» вспоминают, главным образом, в связи с серией его офортов «Капричос», полной всяческой нечисти, гнусности и грехов. А ещё страшнее, чем эти басни в картинках, тёмные пугающие фрески, которыми Франсиско Гойи расписал стены своего дома.

Все эти изменения произошли, как считается, из-за личных драм художника — болезней, которые, кроме страданий, принесли ещё и полную глухоту. Повлияли и мучительные романы на стороне, и смерть жены, вторжение Наполеона Испанию и страшная гражданская война, неприязнь нового короля и одиночество.

Он вынужденно бежал во Францию и провёл свои последние годы на чужбине. Но, к счастью, они были скрашены помощью друзей, любовью молодой жены, появлением дочки Росариты. И его произведения того периода — весьма разнообразные и многочисленные — получились более жизнерадостными.