Марина Константинова: Предлагаю начать разговор с сегодняшнего концерта в клубе the Place, который будет акустическим, как оговорено в афише. Ваше отношение к акустике: есть ли у нее сильные/ слабые стороны?

 
Дмитрий Ревякин: Я считаю, что группа может говорить о том, что она состоялась, если умеет играть акустические концерты. Это мое твердое убеждение.

 
М.К.: Есть мнение, что акустика – душевное явление. Вы согласны?

 
Д.Р.: Да, безусловно. Ты не прячешься за стеной звука, во время музицирования очень много неожиданностей возникает, спонтанных, непродуманных. Поэтому я очень люблю акустические концерты, тем более что мы в Питере акустику в последний раз играли в ТЮЗе в 2007-м или 2008-м году, уже точно не помню. Очень давно. И вот, наконец, опять приехали с акустикой. Я надеюсь, что нашим поклонникам, слушателям и просто присутствующим это все понравится, они оценят юмор музыкальный и сдержанность.

 
М.К.: Когда пишется песня, вы уже представляете, какой она будет: сугубо акустической, электрической или возможны разночтения?

 
Д.Р.: Нет, я так не воспринимаю. Песня написана, а уж в какой цикл она попадет… Если это сольный проект, ее судьба может решаться вот так, если «Калинов Мост» – здесь есть определенные лекала.

 
М.К.: Есть ли у вас песни, которые, на ваш авторский взгляд, выигрышнее звучат в акустике? Или такие, которые лучше оставить в электричестве?

 
Д.Р.: Ну, конечно, есть. Например, пьеса «Яволь»: ее в акустике можно исполнить, но просто не будет хватать агрессивного звука, как мне кажется. «Честное слово» или «Сибирский марш», понятное дело, тоже. Поскольку все песни писались изначально под гитару, они будут по-разному слушаться в акустике и в таком более насыщенном аккомпанементе.

 
М.К.: Вы употребили сейчас слово «агрессивный». Вы считаете звук «Калинова Моста» именно таким?

 
Д.Р.: Кое-где надо, конечно, поддать, да. В таких классических произведениях, как «Сибирский марш» или «Пойдем со мной», например. Там надо, чтобы звук был.

М.К.: А вот насколько вы открыты к экспериментам в звуке? Сейчас идет такая волна, когда группы выступают с симфоническим оркестром. Готовы ли вы решиться, допустим, на сотрудничество с академическими музыкантами?

 
Д.Р.: Конечно, готовы. У нас есть ряд пьес, которые очень здорово прозвучат со скрипичной группой, с малым или уже большим симфоническим оркестром. Можно взять, разобрать, написать и попробовать показать. Просто руки как-то не доходят, да и ресурс нужен определенный, в первую очередь, время, конечно.

 
М.К.: Насчет сугубо этнических инструментов: варган, шаманский бубен и.т.д. Насколько вы приветствуете их в своем творчестве?

 
Д.Р.: Это у нас все есть, да. И лютня, и гусли, и домра, и баян – мы их используем. Применять можно много инструментов, как-то даже с колесной лирой работали. Это такой очень древний инструмент, причем наш, исконный. Многое можно применять, но все это связывается с чувством меры.

 
М.К.: Уместно будет спросить: а то, что вы делаете, сами вы считаете именно рок-музыкой? Или это выходит за эти рамки? Как, кстати, вы относитесь к жанровым рамкам?

 
Д.Р.: Я считаю, что «Калинов Мост» все же рок-группа, как ни крути. Но в своем творчестве мы используем все то, что было до нас придумано.

 
М.К.: Сейчас широко применяют термин world music, подразумевая под ним как раз этническую музыку. Как вы относитесь к этому наименованию, готовы ли отнести свое творчество к нему?

 
Д.Р.: Нет, мы не причастны к этой сфере, конечно. Хотя с Питером Гэбриэлом (Peter Gabriel, британский музыкант – прим. ред..), скажем, знакомы, благодаря Стасу Намину. У нас же при этом отдельный путь, партизанский отряд, и мы стараемся свои вопросы решать все-таки на родной почве.

 
М.К.: Разумеется, нельзя не спросить о вашем отношении к Петербургу. Является ли он для вас источником вдохновения, какие эмоции дарит?

 
Д.Р.: Январь восемьдесят седьмого года – это мы впервые приехали в Ленинград, выступали в ЛДМ. С тем пор раза три в год стараемся бывать здесь с группой, помимо этого, я частные визиты наношу. И каждый раз, как я сюда приезжаю, мне хочется здесь жить (смеется). Более того, в свое время была возможность остаться. Но я вырос в Забайкалье, а там солнечных дней больше, чем в Крыму. Это и сыграло свою роль: мне в Питере было бы тяжеловато.

М.К.: По вашим песням можно изучать географию: в них есть место и Камчатке, и Уралу, и донским станицам. Любите ли вы путешествовать?

 
Д.Р.: Приходится. Издержки профессии, так сказать. Но, помимо этого, я действительно бываю и на Камчатке, и на Урале, и в Хакасии, и, само собой, в Забайкалье.

 
М.К.: Действительно ли на Камчатке совершенно удивительная природа, как можно увидеть на фотографиях?

 
Д.Р.: Да, место такое особенное. Я благодарен этому полуострову, на котором написал около пятидесяти песен. Про Камчатку можно долго говорить. Понятно, что жить там дорого, людям нелегко, но накопить денег и приехать туристом – замечательно. На рубеже августа-сентября хорошо; или зимой, тем, кто на лыжах катается. А уж если получится забраться на вулкан… А берег Тихого океана! В общем, там фантастика.

 
М.К.: Бывает ли так: вы приехали в какое-то место, возможно, даже красивое, но творческого импульса оно не дало?

 
Д.Р.: Я, честно говоря, до сих пор не знаю природу этого импульса. На меня может внезапно нахлынуть, хоть прямо сейчас, – и я начну писать.

 
М.К.: Есть ли у вас особые личные способы настроиться на выступление? У кого-то, например, это молитва, у кого-то – медитация…

 
Д.Р.: Нет-нет, тут все гораздо прозаичнее, безо всяких поз лотоса и стояния на голове. Главное, чтобы аппарат звучал. Мы очень зависимы от этого, потому что в «Калиновом мосте» музыкантам приятно вместе играть, нам надо друг друга слышать. Если у нас все на сцене замечательно, мы контролируем звук, пение, то, конечно, это передастся нашим слушателям.

 
М.К.: Судя по географии ваших концертов, место выступления для команды не играет большой роли. Это может быть и фестиваль, и клуб, и какой-то городской праздник.

 
Д.Р.: Да, все так. Я повторюсь, «Калинов мост» – очень пластичная группа, она мало зависит от места концерта. Мы приезжаем и смотрим, что тут можно сделать.

 
М.К.: Складывается впечатление, что ваша команда обладает достаточным уровнем внутренней свободы.

Д.Р.: Я не думал об этом (улыбается). Я просто знаю, что музыканты, с которыми работаю на сцене, будут играть, а мне надо их не подвести. Ставка делается, скорее, не на свободу, а на сознательность. Группа понимает, зачем она выходит на сцену.

 
М.К.: А есть ли ответственность перед слушателем?

 
Д.Р.: Ну, да. Все же у нас добавляется элемент просветительской деятельности: я интересуюсь историей, географией, политикой, геополитикой, даже конспирологией – много дисциплин пытаюсь осмыслить. Так, возможно, и складывается та самая внутренняя свобода. Хотя на рубеже 80-90-х мы были молодыми и дерзкими, хотели доказать, что тоже имеем право находиться под этим солнцем. Сейчас уже что-либо объяснять нет никакого смысла. Но мы продолжаем следовать нашему главному принципу: чтобы каждая новая пластинка «Калинова моста» отличалась от предыдущей.

 
М.К.: Когда вы составляете программу очередного концерта, как в ней достигается баланс между старыми и новыми песнями?

 
Д.Р.: Конечно, список продумывается, но есть очевидные вещи: песни, написанные в юности, востребованы всегда. Юношеские впечатления одинаковы для всех. Потом уже начинается индивидуальный путь, где есть и ошибки, и поражения, и страдания, и боль. Поэтому мы обязательно играем песни, которые прозвучали в начале нашей истории: «Сансара», «Улетай», «Уходили из дома», «Сибирский марш», «Пойдем со мной». При этом нам хочется показать то, над чем мы недавно работали.

 
М.К.: Случается ли, что какие-то песни вы «перерастаете»?

 
Д.Р.: У меня нет такого. Я слышал об этом, что кому-то, скажем, надоедает петь хиты. Мне – нет. Мы вот «Родную» уже десять лет поем, словно в первый раз. Она не вызывает у меня оскомины или пренебрежительного отношения, с удовольствием исполняем. Главное, чтобы слушатели остались довольны.

 М.К.: А можете вот взять и не спеть «Родную»?

 
Д.Р.: Мы делали так, да. Нормально тоже, но от программы еще зависит. Когда мы представляли некоторые свои альбомы, было ясно, что «Родная» просто не вписывается.

 
М.К.: Вы не только пишете песни, но и являетесь автором нескольких стихотворных сборников. Когда вы работаете над текстом, сразу понимаете, что станет песней, а что – стихотворением?

 
Д.Р.: Да, практически сразу понимаю, потому что написание стихов для меня – высший кайф в жизни. Это волшебство, когда – раз! – и что-то возникает. Песню написать гораздо сложней, потому что их уже много создано. Хочется, чтобы последующая хоть в чем-то отличалась от предыдущих. К песне можно приступать, когда она уже точно оформилась в голове. От формы многое зависит: романс, скажем, можно и за час написать. А если пьеса из множества частей (у нас ведь тоже так бывает), это более серьезная работа.

 
М.К.: Что, как правило, приходит первым при работе над песней: музыка или текст?

 
Д.Р.: Музыка. Я иду от мелодии, на каком-то птичьем или рыбьем языке пою всю эту ритмику, а потом уже смотрю, что и как. Вообще, когда я в форме, я пишу очень быстро.

 
М.К.: Творческие люди зачастую пробуют себя в разных ипостасях. Так, многие музыканты порой оказываются неплохими художниками. Как у вас с изобразительным искусством?

 
Д.Р.: Никак. У меня есть ряд знакомых художников, которым я доверяю и которыми я восхищаюсь. Например, Владимир Романович Распутин, оформляющий все наши диски и книги. Замечательный Евгений Вигилянский, потрясающий эзотерик, к сожалению, ушедший из жизни. Я посвятил ему одно из своих стихотворений. Константин Мирошник, потрясающий портретист и маринист. А что до меня – намалевать нечто и подписать своей фамилией? Стыд-то куда девать?

 
М.К.: В анонсах нынешнего концерта встречается такая фраза: «Будут представлены песни от периода языческих мотивов до христианского пост-рока». Как уживаются эти линии в вашем творчестве? Или это вовсе не линии, а ступени?

 
Д.Р.: Это одна линия, мой путь, от которого я не отказываюсь. Про ступени вы правильно сказали: были песни, написанные, когда я с головой погрузился в православную догматику и одновременно у меня есть такие песни, как «Сансара».

 
М.К.: Под влиянием чего происходило погружение в ту или иную сферу?

 
Д.Р.: Были метафизические вопросы, которые меня тревожили. Ответы на них я нашел в православии. А язычество осмысливал в 90-е годы, когда на прилавки хлынул поток разнообразной духовной литературы.

 
М.К.: Есть ли у вас какие-либо творческие табу?

 
Д.Р.: Я могу говорить разве что о каких-то поэтических табу. В свое время, например, у меня был внутренний запрет на букву «Ф». Я почему-то решил, что она какая-то такая… В общем, у меня были с ней сложные отношения.

 
М.К.: А носите ли какие-то личные талисманы на счастье, на удачу?

 
Д.Р.: Талисманы… Ну, вот, со мной сейчас два браслета с горы Афон. Я не знаю, можно ли их считать талисманами. Мне, кстати, нравится, когда девушки себя тоже украшают браслетами разными, а парни уши протыкают. Другое дело, что я себе этого позволить не могу.

М.К.: Почему же?

 
Д.Р.: Когда был молодежный период, я этого не сделал, а сейчас уже, наверное, ни к чему.

 
М.К.: Бывают ли у вас периоды творческого спада?

 
Д.Р.: Нет, у меня не бывает кризисов, я никогда не мучаюсь, о чем бы написать.

 
М.К.: Когда я готовилась к интервью и включала в него вопрос о ваших творческих планах, по радио сообщили, что вы готовите свой сольный альбом «Змееборец», наряду с новой книгой. Расскажите об этом.

 
Д.Р.: Все аранжировки к этой пластинке сделал Александр Бадашков, на мой взгляд, получилось цельно, гармонично и в точку. Я жду с нетерпением, когда слушатели ознакомятся с материалом и вынесут свой вердикт. Просто написался цикл песен, которые я никак не мог пристроить. Спасибо Александру, что он откликнулся. Разумеется, будут презентации в Москве и в Питере. А книга уже готова.

 
М.К.: Сколько в среднем идет работа над очередной книгой?

 
Д.Р.: Примерно три года. Там ведь надо написать, отредактировать, слава Богу, мама этим занимается. Потом работа выпускающего редактора, который все это контролирует. Потом художник должен все придумать и оформить… Тьма работы.

 
М.К.: И напоследок: есть ли такие вещи, о которых вы сожалеете?

 
Д.Р.: Конечно, есть! У любого думающего и стыдливого человека, который все же как-то близок с совестью, подобные моменты в жизни обязательно были.

 
М.К.: То есть, стыд и совесть напрямую связаны?

 
Д.Р.: Конечно, иначе и быть не может. Как там Пушкин говорил: «… и опыт, сын ошибок трудных». Есть моменты, за которые стыдно, есть моменты, которые хотелось бы изменить. Но это жизнь, и на то она нам и дана, чтобы душа зрела и не становилась короткой.

С Дмитрием Ревякиным беседовала Марина Константинова, фото — Елена Карпова, 
специально для проекта «Где Культура».