А слово для Петра Наумовича было одним из краеугольных камней – Театра, Литературы, Человека, а то и Вселенной. Разобрать текст, поработать над ним – это для Фоменко было куда важнее остального. Но, с другой стороны, неважного для него не было: филигранный подход ко всем мелочам – к каждому слову, каждой мысли, каждому повороту, жесту, движению, намёку на движение, к каждой паузе, к каждой музыкальной ноте.
Кстати, этот человек со «скрипичным прошлым» был невероятно музыкальным – потому и придавал столько значения интонациям, песням, музыке в своих спектаклях и фильмах, потому дружил и работал со многими музыкантами и певцами – например, с Юлием Кимом и знаменитой бардовской четой Никитиных, потому и сам очень любил петь. А ещё в потрясающем фильме Фоменко о войне – «На всю оставшуюся жизнь…» звучит одноимённая песня, в написании которой Пётр Наумович принимал участие и которую исполнил сам.

Один из прекрасных «фоменок» – актёров, взращённых этим режиссёром, говорил: «В какие-то моменты я чувствую, что, в сравнении с ним, я – человек необразованный. И дело ведь не только в количестве прочитанного, увиденного, понятого, хотя этого тоже не отнять – он, кажется, сведущ во всём на свете. Но важнее, что он пришел к состоянию мудрости. Он видит дальше нас и всему знает цену…»
Спорить нечего – без такой мудрости он не создал бы таких постановок, не дождался бы своего театра, который ему дали только в 60 лет – словно в насмешку, словно напоследок поиграться, а он, несмотря на болезни, ради этого театра прожил ещё два десятилетия, хотя, разумеется, и этого мало.
Что же до мудрости, то она же помогала узнавать тех, кто сможет стать настоящими «фоменками», выбирая их и среди взрослых, сложившихся актёров – умея увидеть, что они не закостенели, и среди совсем юных студентов – разглядев их потенциал. А зритель, встретив таких вот избранников Петра Наумовича в других, не его проектах, фильмах, сериалах, может безошибочно узнать «фоменок» или хотя бы что-то такое почувствовать, потому что они – особенные. И на них теперь надежда.

«Гений!» – говорят о нём, «Второй Станиславский!»… По сей день говорят, даже иногда и те, кто отлично знает: Петру Фоменко это страшно не понравилось бы, он терпеть не мог никакого славословия в свой адрес, а торжественные юбилеи и вовсе нарёк «репетициями поминок». «По Фоменко» в театре нет места самолюбованию, эгоизм – есть, как и везде, а самолюбование надо душить или не допускать даже, чтобы оно проклёвывалось.
И театр его называется «Мастерская Петра Фоменко» не потому, что он мнил себя великим Мастером (хотя другие его именно так и называют), а уж, скорее, потому что это – именно такая мастерская, где учат ремеслу, где много работают, всё время что-то мастерят, оттачивают и даже ремонтируют. Ведь Пётр Наумович учил бояться омертвелости, учил быть честным – и если чувствуешь, что стал играть формально, надо остановиться и всё пересмотреть, начать репетировать заново, даже если спектакль до этого шёл себе десять лет и ничего…
Ну, и, конечно, Мастерская – это то место, где умелый человек, любящий своё дело, стругал своих «фоменок»-буратинок, учил их заботливо азбучным истинам и вёл потихоньку к Большому Театру.

Говорят, с Фоменко было комфортно работать, репетиции не превращались в рутину, говорят, с ним всегда было очень интересно, к нему страшно тянуло, говорят, на него «подсаживались», как на запрещённые вещества… Исходя из этой аналогии, наверное, жить без него, но с сознанием, изменённым Фоменко, тяжело вдвойне.
Но и ему тоже было очень тяжело уходить, несмотря на всю мудрость и сдержанность. Как же дрожал его голос, когда он, читая Маяковского, подходил к строкам: «И стоило жить, и работать стоило…». Редким очевидцам даже довелось стать свидетелями того, как Фоменко, спрятавшись, плакал: «Я не хочу их оставлять!..»
Однако «фоменок» он всячески готовил к своему уходу и говорил: «Надо быть мужественным и понимать, что всё на свете в любой момент может кончиться». А ещё утверждал, что «смерть – это новая жизнь для тех, кто остаётся».

«Жить надо, очень бережно относясь к тому, что было до нас. В этом, я считаю, залог и смысл культуры…»

«Культура – это не багаж знаний. Это то, что каждый день обретается…»

«Ни в коем случае ничто из прожитой жизни не надо вычеркивать. Прожитая жизнь – это багаж, его надо хранить, все утраты, ошибки, неудачи. Иногда поражения бывают дороже успехов…»

«Помню войну с первого её дня. Как-то бежал домой после занятий по скрипке, началась бомбёжка, и я бегу по Якиманке!.. А в угловой дом бомба попала — фасад снесло. Вижу: на шестом этаже, в квартире с обвалившейся стеной, два старика пьют из блюдечек цикориевый кофе. И один оттуда говорит мне: «Мальчик, поиграй на скрипке»…

«Учёба – это колоссальная потребность в восприятии, интерес к другим людям и к тому, что происходит вокруг. Любите учёбу, она вас может спасти даже в тупиковой ситуации…»

«Театр – самое человеческое, самое святое и грешное, что только есть на свете…»

«В театре возможен сговор или договоренность, но единомыслия точно нет. Единомыслия не бывает даже на похоронах…»

«Как я работаю с артистами? Всё зависит от индивидуальности. Природа дарования, так же, как и природа обаяния – она либо есть, либо нет…»

«Иной раз смотришь спектакль – всё так поэтично, так возвышенно, а скука смертная, и хочется сказать: подыхайте сами с такой своей поэзией!..»

«Вот по радио сейчас опять сказали: «…озвучил свою позицию…» Фу, что за бред: «озвучил»! Что за мерзкое слово из думского словаря! Теперь никто не говорит, не изъясняется, все — озвучивают. Представляю диалог: ”Милый, ты меня любишь?” — ”Конечно, дорогая, я это уже трижды озвучил и не устану озвучивать”…»

«Мне интересно даже не меньшинство, а один, один против всех. В чём сила подлинного интеллигента? Ничего не боится. Нищему пожар не страшен…»

«Корни очень важны. Но, конечно, не нужно выдумывать эти корни. Иначе можно от святости искусства и театра дойти до национализма. А сейчас к тому и идёт сплошь и рядом…»

«Самый лучший способ определить, как дальше действовать – это зайти в тупик. Человек, который мучительно задаёт себе вопрос, что делать, уже начал преодолевать трудности…»

«Что такое, в конечном счете, талант в любом искусстве или в науке? Это – отклонение от нормы. Отклонение, которое даёт возможность взглянуть на самые обыденные вещи пронзительно, резко, остро и неожиданно. Театр в этом смысле – дом не вполне правильных или ординарных людей. В театре людям совершенно нормальным, холодным и рациональным делать нечего…»

«Миленький, я понимаю – обрыдло всё, текст уже на зубах скрипит, но надо стараться хоть чуть-чуть проживать. Должен же быть хоть какой-то прожиточный минимум существования. Иначе не актёр, а безмордый инвалид и заёмная душонка чужого текста…»

«Не играй в пол и не ставь точки! Точек вообще не должно быть, фраза стремится, летит, живая, как моль – до аплодисментов, когда её захлопают насмерть!..»

«В искусстве, в театре всё ужасно изменчиво. Но чувства неизменны. Это – пять известных чувств – осязание, обоняние, слух, вкус, зрение, и ещё два неизвестных чувства. Неизвестные – в смысле, у каждого они свои, они связаны со страданиями, переживаниями, обстоятельствами, в которых живёт человек. У кого-то это – чувство края…»

«Интересно, если выпивать, не закусывая — выпивать, выпивать, выпивать… Что раньше падет – честь или достоинство?..»

«Я поехал на велике, и вдруг гром, ливень. Лёг в траву и балдел под дождём – насквозь промок…»

«Штаны нечаянной радости – это, когда надел и неожиданно нашёл в кармане трёшку. Но для этого нужно, чтобы была хотя бы пара штанов. А мне уже ничего не нужно…»

«Меня так долго отовсюду выгоняли, так долго мы жили без крыши над головой, так мечтали о собственной крыше, что, возможно, именно это и заставляло нас каждой работой доказывать своё право на это…»

«Во МХАТе мы вдвоём с другом были изгоями – пили, дебоширили. Но друг-то, хоть и пил, зато был красив и обеспечен – он был надёжный изгой. Я же – абсолютно безнадёжный. Как моя няня – тетя Варя – говорила: «Малахольный». Хорошее слово. Был я малахольный, а к старости стал меланхольный…»

«Господи, кто бы знал, как мне на старости лет нравится реализм!..»

«Всю ночь листал старые записные книжки — никого уже нет, представляешь? Ни-ко-го. Зато есть постоянное чувство вины — перед всеми. И больше даже за то, в чём виноват не был…»

П. С. А вот какие творения Петра Фоменко у нас нынче подборке: «На всю оставшуюся жизнь», «Волки и овцы», «Война и мир. Начало романа», «Три сестры», «Мотылёк».

(Фото из свободного доступа)