«Осторожно, дети!»

В. Потапов. «Дворик», 2013

Разнообразную палитру образов детства можно оценить на выставке в Музее искусства Санкт-Петербурга XX-XXI вв. Масштабная экспозиция сложилась из произведений, созданных петербургскими художниками, начиная с середины прошлого столетия. Все они представили свой взгляд на детей и детство, в результате чего получилась весьма разноречивая, побуждающая к размышлению, картина.

Пожалуй, самые светлые образы оказались собраны на первом и втором этажах Музея. Сцены тихого уютного быта, семейных посиделок, игр, детских мечтаний в саду или на берегу реки по-настоящему трогательны. Они побуждают взрослого зрителя к воспоминаниям о детских годах беззаботной радости, живого, непосредственного ощущения жизни, предвкушения чего-то необыкновенного. Таковы, к примеру, картины «Лето» (1971) Виталия Тюленева, «Воспоминания о Волге» (1992) Глеба Савинова, а также миниатюрный скульптурный портрет Вадима Трояновского «Внук Миша» (2006), в котором художнику удалось тонко передать момент заигравшего на лице ребёнка удивления.

Однако уже в начале экспозиции в работе некоторых художников достаточно ясно проявляются тревожные, рождающие внутренний дискомфорт ноты. Таковы картины Олега Целкова, написавшего лица членов «Семьи» (1988) в виде одинаковых, подвешенных на гвозди масок, а также Алексея Сундукова, затронувшего в картине «Букет. Проказа» (1983) тему «прокажённой» личности, и Елены Бочаровой. Одна из работ последней – «Пожиратели груш» (2018) – поражает своей отталкивающей грубостью, безумством монструозно показанных детей, жадно поглощающих фрукты.

Постепенно нагнетаемая тревожность во всей силе разворачивается на третьем этаже выставки, достигая апогея на четвёртом. Художники представляют реальность детства, предъявляя взрослому зрителю ее настораживающие, деструктивные свойства. Так, например, Ирина Дрозд в портрете из серии «Маленькие травмы» (2010) показала слёзы девочки, уже начавшей становиться нимфеткой, а в картине «Игра» (2017) представила зрителю образ мальчика, не достигшего ещё возраста подростка, в заячьих ушах, какие надевают на детском утреннике. Однако в руке его – пистолет, а в нагловатой позе и взгляде с прищуром – скрытность приметившего добычу хищника.

Некоторые работы, представленные на выставке в МИСП, оказались чрезвычайно интересны с точки зрения оригинальности найденной техники. Среди этих работ можно выделить, например, картины-объекты Владимира Потапова, использующего в качестве основы под масло несколько слоёв органического стекла – плексигласа, – в результате чего получаются объёмные многослойные изображения. Удачной показалась и находка Егора Плотникова, создавшего серию «Non finito» (2012) при помощи дерева, бумаги, акрила и масляной пастели, которые соединились в сложносочиненённую материальную основу для произведения, усиливая его воздействие на зрителя.

В целом выставка в МИСП – возможно, слишком объёмная – заставляет со стороны взглянуть на то, что происходит с детьми и что часто ускользает от замыленного взора уставшего родителя. «Осторожно, дети!» – название, как взывающее к предельной внимательности и чуткой заботе, так и предупреждающее об опасности: образы детей и детства, показанные художниками, подчас поистине устрашают.

Но чья в том вина?

Выставка «Осторожно, дети!» продлится в Музее искусства Санкт-Петербурга XX–XXI вв. (наб. канала Грибоедова, 103) до 15 июля. Часы работы Музея: вторник, четверг, пятница с 14:00 до 20:00, среда с 14 до 21:00, суббота, воскресенье с 12:00 до 20:00, понедельник – выходной.

Современное российское искусство. Из собрания Нового музея Аслана Чехоева

К. Рагимов. «Пьета», 2008. Фрагмент

Новый музей, что на Васильевском острове, в очередной раз порадовал качественной, запоминающейся выставкой. На этот раз кураторы собрали представительную экспозицию современного российского искусства (с середины 1990-х до середины 2010-х), в основу которой легли произведения живописи, фотографии и керамики из собственной коллекции Музея.

Выбранная стратегия, нацеленная на безусловное качество произведений и значимость имён авторов, не подвела: зритель имеет возможность получить достаточно ясное представление о последних десятилетиях в отечественном искусстве по немногочисленным, но весьма показательным работам наиболее известных художников.

Так, на выставке можно увидеть одну из великолепных «тряпочек»-«горизонтов» Тимура Новикова, эскиз, выполненный в акриле и карандаше, к картине «Гребцы» Георгия Гурьянова, серию фотографий-перевоплощений Владислава Мамышева-Монро, примерившего на себя роль культовых персоналий от Нефертити до Шерлока Холмса. Кроме того, кураторы представили публике и работу «Затмение» Виталия Пушницкого, в которой тандем живописи и люминесцентной лампы создаёт полный проникновенной, вдумчивой экспрессии образ.

Особенной удачей для тех, кто решит прийти в Новый музей в ближайшее время, станет возможность познакомиться с работой Дмитрия Гутова из серии «Заборы», в которой он с помощью металлических лент воспроизводит слова из темпераментного письма Бетховена, адресованного «бессмертной возлюбленной». Несмотря на то, что лист из письма в исполнении Гутова превышает человеческий рост, он всецело передаёт интимность бетховенского послания благодаря особой ажурной игре теней, которую отбрасывают на белую основу металлические прутья.

Впечатление, приближающееся к тому, что возникает перед одноимёнными творениями Микеланджело, производит живописная «Пьета» Керима Рагимова, также включённая в экспозицию и помещённая кураторами между двух работ Григория Майофиса – тревожных, щемяще страшных (потому что про смерть рядом), «говорящих» сдержанным, приглушённым голосом, как солдат, нехотя рассказывающий о войне.

Среди других ярких имён представленной коллекции – Ольга Тобрелутс, Иван Сотников, Алексей Беляев-Гинтовт, Павел Пепперштейн.

Много важного и разного представили кураторы на текущей новомузейной выставке, что действительно достойно быть увиденным и осмысленным.

Посетить выставку можно до 2 сентября. Новый музей Аслана Чехоева (6 линия В. О., 29) открыт со среды по воскресенье с 12:00 до 19:00.

Текст и фото: Мария Харитонова, искусствовед, автор проекта «Искусство вместе»

Картины на обложке (справа налево): К. Рагимов. «Пьета». 2008. Г. Майофис. «Дом горит, часы идут». 2008. К. Батынков. «Останкино». 2007

Примечательно, что, экспериментируя с живописью, Пахомов все же продолжает оставаться в большей степени скульптором-графиком: его интересует работа именно с линией и светотенью, с помощью которых он моделирует различные положения тел в пространстве. Точные, достаточно простые линии силуэтов оказываются в буквальном смысле графичными и почти властвуют в изображении, пытаясь «уловить» фигуры в поле плоскостности. В то же время, линии фактуры, наложенные художником на холст, будто пастелью или карандашом, формируют светотеневые пятна, которые в итоге «лепят» объем обнаженных торсов. При этом яркие монохромные фоны некоторых картин лишь подчеркивают графическую природу гризайльных фигур, созданных художником. 

Это сочетание умелого письма, связанного с традициями классического (в смысле и «образцового» академического, и собственного классического – античного) искусства, с хореографической «перформативностью» и неустойчивостью, апеллирующих к тенденциям современного искусства, формирует особый образ, который, с одной стороны, вполне вписывается в идею «против гравитации», выбранную авторами выставки в качестве названия для нее. Так, «гравитацией», преодолеть которую стремится Пахомов, может быть как собственно физическая гравитация, препятствующая абсолютной свободе тела в пространстве, так и духовная и идеологическая, выражающаяся в «затворах» академизма и некоторого диктата традиционной культуры в целом, которые налагаются на художника, нередко лимитируя его художественный опыт. 

С другой стороны, при взгляде на работы Пахомова возникает впечатление, будто в них чего-то не достает. Подсказку, помогающую найти ответ на это смутное ощущение, дает само название выставки, предложенное кураторами – «Против гравитации», – которое в итоге оказывается не вполне убедительным по отношению к содержанию картин. Думается, в фигурах художника как раз не хватает того, что подразумевается под «против»: рельефной напряженности, «нерва», силы преодоления. Конечно, на подобную мысль легко возразить, например, тем, что Пахомов вряд ли стремился создать образы наподобие «Страшного суда» Микеланджело, хотя подчас торсы на его картинах как бы отзываются некоторым сходством с этими живописными «мраморными глыбами», вырастая своими могучими остовами из окружающего их пространства или же врастая в него. Очевидно, что природа образов российского художника принципиально иная. Так, фигуры итальянского гения в своем мощном величии и непоколебимом ренессансном равновесии создают образ монолитной устойчивости, внутренней целостности, которой не страшны никакие угрозы «гравитации». Человек Микеланджело подлинно оказывается «венцом творения»: он основной персонаж в драме мира, центром которого, по сути, является. По-другому складывается образность в торсах Андрея Пахомова, которые говорят об обратном: человек предстает чрезвычайно уязвимым в своей телесности, которая отнюдь не совершенна, как внутренне он сам несовершенен, раздроблен, мучим сомнениями и страхами. 

Тем не менее, положения, которые мастер придает телам на своих полотнах (вытяжение, наклон, изгиб), естественным образом подразумевают определенную степень напряженности, даже там, где образ яснее всего артикулирует хрупкость, уязвимость, слабость. Ведь доля сопротивления, трепетной пульсации имплицитно присутствует и в хрупкости: мы с напряженным вниманием относимся к тому, что уязвимо – чтобы не повредить, не разбить, не нарушить. Можно сказать, что сами границы того, что хрупко, соприкасающиеся с пространством, обусловливают некую напряженную концентрацию сил вокруг этих самых границ. 

Торсы Андрея Пахомова, при всей их выразительности, подчас пронзительности, все же не обладают достаточной силой преодоления гравитации – в образе чего бы она ни представала. Боримые ею, они словно лишь делают попытку сопротивляться, и, подобно глине, в действительности формуются ею. В этом отношении одним из наиболее удачных кажется торс, в изображении которого в большей степени ощущается экзистенция тела, которое на пределе сил сопротивляется изливающимся на него водяным струям. Каждый его сантиметр воспринимается словно «наэлектрилизованный» – силой, страданием, изнеможением, внутренней борьбой, показанной художником с помощью тонких изломанных линий и цветной фактуры, мерцающей контрастами света и тьмы. 

Фото: Мария Харитонова

Однако в основном представленные на выставке полотна оставляют впечатление непоставленной точки, недостающего штриха, как бы не до конца проявленной творческой воли художника, взявшегося вступить в активный диалог с пространственной гравитацией. Линии показанных им тел, имея в себе изначальный импульс, постепенно его утрачивают, динамика будто затухает: Пахомов показывает несколько торсов, приникших земле. Возможно, эта серия полотен, созданная художником незадолго до кончины, являет образ взаимодействия с самой сильной из всех гравитаций, которая подводит черту под любым сопротивлением. И, может быть, некоторая недосказанность, отсутствие «последнего штриха» в торсах художника оказывается как нельзя более точной метафорой невозможности преодолеть подобную степень гравитации. 

Текст: Мария Харитонова
Фото: предоставлены организатором, фотограф: Александр Шек