Вскоре я и Бенихаев подошли к клубу. На входе стояли Рэд и Лёха Михеев, молодой парень лет двадцати с копной чёрных волос, бородой, как у Че Гевары, весь в татуировках, как у Рэда. Оба они были в одинаковых тёмно-зелёных военных френчах. Рэд сразу познакомил меня с этим подпольным и растатуированным художником, более похожим на революционера. Вообще, всё это сборище, в центре которого я оказался, вовсе не походило на музыкальную тусовку, скорее наоборот – было ощущение, что это собрание крайне радикальной партии, от которой можно ждать экстремистских лозунгов и выходок.

Мы стояли вчетвером у входа, в зал заходили странные и очень молодые, младше меня, люди в рваной и вызывающей одежде. Парни в основном были бритые или с ирокезами, девушки – почти все в военной форме непонятного происхождения. В помещении стоял гул голосов. Кое-кто пил пиво, почти все курили. Чернокожий парень в цветной одежде, по виду студент, приехавший на учёбу, подбежал к нам и, приветственно помахав рукой, выдал каждому по розовой капсуле.

«Опять егазеба», – подумал я. Мы закинули по капсуле и пошли в зал. Там было не протолкнуться, но мы пробрались почти к самой сцене. С первых аккордов мне стало понятно, что я столкнулся с тем, чего не понимаю и не знаю, но что сразу же меня захватило.

На сцене было четыре парня, одетых очень необычно. Их вокалист, худой, немного сутулящийся, со странными движениями, наводящими на мысль об эпилептическом припадке, но только в лёгкой, непугающей форме, кричал непонятные фразы в громкоговоритель, к которому был прикручен микрофон. Басист в камуфляжных штанах и чёрной водолазке играл на басу смычком, а барабанщик с гитаристом, голые по пояс, все в татуировках, стиль которых мне был уже знаком, лупили по своим инструментам что было мочи. Они играли очень энергично, определённо большую часть импровизируя на ходу, но по итогу выходило так, что ты забывал об импровизации и в какие-то моменты воспринимал услышанное как песню. Лавина звука, полная хаоса и чувства, накатила на нас.

Тут я должен немного отвлечься. Ведь что такое песня? Для чего мы по стольку раз переслушиваем любимые из них? Спустя недели и месяцы, годы и десятилетия. Что ищем? Песня – это структура. Чёткий, отрепетированный каркас. Потому, когда кто-то играет мимо или криво, мы так недовольны! Нас выводят из этого созданного автором каркаса, и выводят не в параллельное мироздание, а в криворуко обеспеченную реальность. В фальшь, которой и так достаточно в этом мире. Но нам нужен, необходим этот правильный каркас. Песня – это всегда вступление, куплет, припев. В ней находим мы призрачную, но всё же уверенность, хоть какую-то стабильность в окружающем хаосе, беспределе существования, в онтологической случайности бытия. Структура песни, стиха, полотна помогает нам на время обрести чувство порядка и всеобщей гармонии. Припев. Куплет. Все дела! На выступлении этой группы я увидел, как удивительным образом в дело вступает импровизация – и не уничтожает каркас! Законы существования ещё не расширились, но уже теряли своё тотальное значение, расползались по стенам «Там-Тама», которые были разрисованы всё теми же рисунками, что руки Рэда, Михеева и многих других. Этот клубок дисгармонии прямо на моих глазах сворачивался сам в себя, производя впечатление продуманно созданной каким-то невероятным творцом композиции.

Следующими оказались якутские шаманы. Из глубины северного мифа или из гримёрки – кто знает? – они вылезли на сцену со своими бубнами и варганами. На их головах были какие-то странные шлемы, и они были в стельку пьяны. Как они оказались здесь? С чего? Я не знаю до сих пор. Шаманы вдруг запели без слов. То были признаки грядущей инициации, но я тогда этого не понимал, да и не поверил, если бы кто-то сказал мне, однако все её предикаты уже начали действовать, разрывая рациональные связи и законы существования, заявляя о своей данности и присутствии, манифестируя волшебство и магию! Мистика, которую всегда сдерживает наш разум, вырвалась из плена, рассудок отступил перед натиском интуиции, перед символом и обрядом. У одного на голове был самый настоящий космический шлем. Как у Гагарина. Двое других в одежде невнятной национальной принадлежности и с бубнами, в которые они колотили что есть мочи, танцевали свой ритуальный танец – и музыка лилась ниоткуда! Как выразить это? Это безумное сочетание препаратов, образов, звуков, внезапно обрушившихся на меня, начавших крушить тот порядок, к которому я привык, с которым свыкся и уже, казалось, был обречён жить согласно этому установленному порядку? Всё менялось прямо на глазах.

Я подошёл ближе к сцене, когда увидел, как Рэд с Бенихаевым раскладывают стаф. Заиграли первые аккорды. Кто был на сцене, я не видел, так как вся реальность свелась к одной точке, которая пульсировала, сияла передо мной. Вдруг Рэд протянул мне руку. Я схватился за неё, и в секунду он вытащил меня прямо на сцену. Сунул в руку микрофон, просто и тихо сказал:

– Пой, Лёха.

В эту секунду та самая пульсирующая точка, которая казалась мне невидимой, и в принципе – галлюцинаторной, резко расширившись, как Вселенная после Большого взрыва, явилась передо мной.

Слова, буквы, аккорды или ноты. Собственно, придуманы они, чтобы описывать мистериальные моменты нашей жизни, о которых мы по самой сути метафизики всегда забываем и только бессознательно помним всё до самого конца. Письмо и ноты давно, незаметно для нас стали использовать для передачи бытовых чувств и эмоций, а мистерию объявили греческой выдумкой или псилоцибиновым психозом. Но ведь именно эта выдумка и тянет нас на сцену, в зрительный зал, к музыке или в театр! Ведь только мистерия позволяет подняться над своим личным жизненным опытом, получить непередаваемый опыт всеобщего, слитного наслаждения и прикосновения к тайне бытия, частному, подпольному уделу человека. Из-за этого невозможно просто взять и уйти. Со сцены. С выступления любимой группы. Из жизни. Тогда я столкнулся с этим впервые и был ошеломлён. Наши слова, повторюсь, измельчали, истёрлись от бытового, ежедневного употребления, и не передать уже ими то, что я тогда испытал. Цвета, запахи, движения, музыка – всё переплелось в один огромный энергетический комок. И странным, иррациональным образом управлял этим метафизическим кулаком – я. Хотя не делал этого никогда. Я даже не видел, чем занимался Рэд в это время. Помню лысые, растатуированные головы в зале, символ перевёрнутой восьмёрки, нарисованный над сценой, и чувство важности происходящего, которое всё высвечивало в новом и неожиданном свете.

Автор книги, поэт, музыкант, Лёха Никонов: «Все эти годы я молчал, связанный одной старой клятвой, и только сейчас решил приступить к изложению приключений двадцатилетней давности. «Тотальный джаз» — поэма, названная по песне гениального Редта и описывающая то, что происходило в период с 1993 по 1998 годы. Моё знакомство с Эдуардом Старковым, создание группы ПТВП, времена клуба «Там-Там» и группы Химера, выборгские криминальные разборки и неизвестное вещество под странным названием, стихи, песни и музыка, которые тогда создавались, рождение и смерть, вечность и мгновенные чувственные состояния».

Купить книгу можно на сайте: totaljazz.ru