Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!

Кадр из фильма «Лето»

Мнение Марины Константиновой

Негативные отзывы сделали фильму как дополнительный пиар, так и ненужную антирекламу. Ленту заранее обвинили во лжи, искажении событий, а особо преданных поклонников групп «Кино» и «Зоопарк» оскорбил сам факт создания подобного фильма, да ещё и с линией любовного треугольника (Майк Науменко, его жена Наталья и Виктор Цой). Много вопросов вызвал актёрский состав и немало копий сломали на тему «достоин ли Рома Зверь исполнить роль Майка?».

Первое и главное, о чём хочется сказать всем, кто откладывает просмотр «Лета» или принципиально не собирается его смотреть по неким идейным соображениям – расслабьтесь, посмотрите и получите удовольствие. Сравнивать, насколько подбородок корейского актера Тео Ю аутентичен подбородку Цоя или до хрипоты спорить, что мебель в комнате Майка Науменко была расставлена иначе, чем в фильме, абсолютно бессмысленно. Пустая трата времени. Это не байопик, о чём все были заранее предупреждены и о чём четко сказано в титрах. Это не историческая картина из серии «Рожденные в СССР». Это не мюзикл в общепринятом смысле этого слова и не жалостливая мелодрама. Лучше всего фильму «Лето», пожалуй, подойдёт определение «вариации на тему». Личные отношения героев и историческая эпоха преломляются через призму авторского видения. Причём, момент театральности, свойственный многим киноработам Серебренникова, здесь никто не отменяет. Хмурый человек по прозвищу Скептик, в неказистых очках и с неизменной папиросой в зубах, выступает в роли посредника между героями и зрителями (ну, или разрушает «четвертую стену», если сыпать терминами). Все события вроде бы и происходили, но «на самом деле ничего этого не было». Хитрость и обман – скажут одни. Творческий приём – возразят другие.

Три краеугольных камня «Лета» – музыка, любовь и свобода – одновременно являются и тремя сюжетными линиями. Они не противоречат друг другу, а изящно дополняют. Важно и то, что свобода в новой работе Серебренникова не становится политическим манифестом (напомним, что монтаж режиссёр выполнял, находясь под домашним арестом). Она невидима, как воздух, но столь же важна. Свобода, скажем, для Виктора Цоя – не допустить, чтобы его песни, проходя так называемую литовку в рок-клубе, получили пометку «шуточные». Свобода для Натальи и Майка Науменко – не обманывать друг друга («Хочу Витю поцеловать»). Свобода для панка в тельняшке по прозвищу Свин – петь песни в электричке и не нарваться на милицейский наряд со всеми вытекающими последствиями. И уж совсем нет в фильме «убогого совка» и «железной пяты», чем зачастую грешит кино о недавнем прошлом нашей страны. Государство здесь никого не угнетает и не убивает, но порой неприятно сжимает плечо – вроде бы и не больно, а все равно некомфортно.

Есть кое-что, способное украсить довольно унылую черно-белую реальность. Друзья и единомышленники, любимый город, вино, разговоры о музыке и, разумеется, собственное творчество. И фантазия способна создать такие условия, что пассажиры ленинградского троллейбуса споют песню Игги Попа, а на пути в квартиру БГ (но по фильму он строго Боб!) вас будут поджидать девушки в ангельских одеяниях, поющие чистыми и светлыми голосами великие строки Лу Рида:

Oh, it’s such a perfect day.

I’m glad I spent it with you.

Oh, such a perfect day.

You just keep me hanging on,

You just keep me hanging on…

Кажется, всё не так и плохо в этой жизни, но реальность опускает на землю. У Майка, как он сам говорит, «альбом не идет», он мучается от ощущений собственной вторичности относительно классиков зарубежного рока и от творческого бессилия. И никто не отменяет висящее в воздухе напряжение от возникшего любовного треугольника… А вот у юного Цоя дела идут в гору: запись пластинки, первые квартирники (пусть пока и совместно со старшим товарищем Науменко), внезапно появившаяся в его жизни незнакомка, представившаяся Марьяной, – его будущая жена, признание публики. Виктор Цой погибнет в автокатастрофе летом 1990 года на пике славы, а Майк Науменко тихо скончается буквально через год в той самой комнате, где когда-то были и музыка, и счастье. Но сейчас их жизнь полна творчества, свободы и любви. И как же хочется нажать в этом моменте кнопку «Стоп» и сказать: «Остановись, мгновение! Ты прекрасно!» Кажется, такое желание возникает даже у Скептика.

Много шума из ничего

Кадр из фильма «Лето»

Мнение Маши Бессчётновой

После громкой премьеры фильма на Каннском кинофестивале и множества положительных отзывов, я готовилась увидеть если не лучший фильм в моей жизни, то, как минимум, лучший фильм года.

Зрителю обещали, что фильм будет об истории становления Виктора Цоя и группы «Кино», а также о его взаимоотношениях с лидером группы «Зоопарк» Майком Науменко и его женой Натальей. И всё это в антураже ленинградского рок-клуба начала 80-х.

На деле легкое и безмятежное черно-белое «Лето», пусть и с прекрасным саундтреком, очень вкусными музыкальными вставками и органичной анимацией, оказалось поверхностным, точно таким же, как и главная героиня Наталья.

Конечно, можно копнуть глубоко, разглядеть нотки феминизма, ведь история развивается против стереотипа, где жена рок-звезды вырывает его из объятий поклонниц. Вместо того, чтобы окунуться в пучины рока, музыкант того и гляди отрастит рога, спасибо жене.

А можно копнуть ещё глубже и разглядеть в Наталье собирательный образ поклонников, в образе Науменко – метафору старой музыки, а в Цое – новую волну. В итоге создаётся впечатление, что между экранными Майком и Виктором существует огромная пропасть, хотя у реальных персонажей разница в возрасте всего 7 лет; первый – стареющий рок-идол, которому недолго осталось почивать на лаврах, а второй – молодой и бойкий ПТУ-шник, впереди у которого большой успех. И дело тут не в подборе актёров, ведь Рома Зверь и Тео Ю тоже практически ровесники, пусть возраст Тео с первого взгляда и трудно определить. Дело именно в игре и образах. Герои борются за внимание слушателя, в то время как слушатель мечется от одного к другому. И даже попытка Майка помочь развитию Цоя –  способ вернуть собственное вдохновение.

Но всё это, если раскапывать. А на поверхности мы видим, как говорят создатели, музыкальную фантазию на основе воспоминаний Натальи Науменко, бывшей жены Майка. Читаем между строк: женскую фантазию.  Было или не было, кто теперь докажет? Ни Майка, ни Цоя уже давно нет.

Из всей этой истории очень жалко Науменко. У музыканта кризис творчества, альбом не пишется, концерты из-за советского режима не такие, какими могли быть, а тут ещё жена открытым текстом заявляет, что ей Цой приглянулся. Первый вопрос: если это реальная история, то зачем она поделилась своими мыслями с мужем, ведь при любом исходе, осадок в отношениях останется (тут чисто житейская психология)? Второй вопрос: зачем теперь всем об этом рассказывать? То есть, вместо истории о рок-музыкантах нас слегка окунают в их грязное бельё. Не такой сюжет мы ожидали увидеть .

Нам немного демонстрируют историю создания группы «Кино», немного – статус группы «Зоопарк», немного – советский режим, но всё это слишком обрывочно, хочется глубины и развития. Даже любовная линия смотрится невнятной, как роман из песни Цоя «Восьмиклассница».

Кадр из фильма «Лето»

Нельзя не отметить игру Ромы Зверя. Учитывая то, что он в первую очередь музыкант и то, сколько хейтеров появилось на волне новости о том, что он сыграет Майка, результат оказался вполне сносным. Особенно в сценах повседневной жизни. Но стоит ему запеть, так вместо «Зоопарка» возникает группа «Звери». Я хоть и являюсь их фанаткой долгие годы, но у меня-киномана из-за этого происходит жесткий диссонанс.

Отдельный респект Никите Ефремову, как только он появился в кадре, на секунду я подвисла: неужели включилась машина времени и на экране молодой Борис Гребенщиков? Особенно после всех высказываний реального Бориса Борисовича о фильме, я и не ждала, что в итоге будет его персонаж.

В заключении скажу, что очень радует рост и развитие современного отечественного кино. Очень приятно, что наши фильмы замечают и ценят, как на зарубежных кинофестивалях, так и в отечественном прокате, предпочитая одноразовым комедиям авторское кино. «Лето» смотреть можно, один раз и просто для настроения, потому что при всех минусах в сюжете, он значительно лучше многих современных фильмов. И если бы не многочисленные скандалы, то разговоров, охов и вздохов на его темы было бы намного меньше. Перед просмотром сразу отбросьте тот факт, что в аннотации к фильму упоминаются группы «Кино» и «Зоопарк», никакого экскурса в историю русского рока не будет. И помните, что сценарий основан на женской фантазии.

Таковы мнения двух человек, посмотревших фильм. А что скажете вы?

«Кто ты?», «Вечеринка», «Слёзы» – треки, прославившие певца в начале нулевых, звучали буквально из каждого утюга, страшно подумать, целых восемнадцать лет назад. В 2018 Кирилл решил реанимировать старые хиты, разбавив их несколькими новыми композициями. Альбом, отметивший совершеннолетие, обрел новую жизнь. Нужно отметить, что в его записи приняли участие друзья Кирилла, музыканты из Animal ДжаZ и П.Т.В.П. Получился довольно интересный эксперимент – сочетание рэпа и рока. Если некогда жанры враждовали, то сегодня можно говорить о том, что в поиске чего-то нового и актуального музыканты все больше смешивают разные стили. Бытует стереотип, что оригинальная версия всегда лучше ремейка. Но в данном случае можно поспорить, ведь старые треки действительно зажили новой жизнью.

Фото: Сергей Николаев

На презентации альбома были друзья Дэцла, журналисты, музыканты. Сам Кирилл отметил, что релиз был представлен в Петербурге потому, что сегодня именно этот город сосредотачивает в себе особую творческую среду, благоприятную для работы.

Официально альбом был выпущен еще 15 июля на различных музыкальных электронных площадках и уже успел собрать ряд комментариев и оценок. «Акустику» приняли хорошо. Уже на второй песне зал дружно качал в такт головой и отбивал ритм. И если в начале выступления можно было заметить некоторую неловкость, так свойственную для первых минут концерта, то к «Вечеринке», которая ожидаемо закрывала концерт, гости окружили певца, не думая о камерах вокруг, и танцевали.  Оставаться безразличным не было никакой возможности, после окончания концерта гости еще долго обсуждали вечер, а во дворе дома, слышались треки Децла. Такой «камбэк» в прошлое, когда собирались за углом школы на местные тусовки.

Фото: Сергей Николаев

Соберет ли исполнитель со старыми хитами большую аудиторию – покажет время. Слушать песни от взрослого человека про школу и подростковые проблемы немного странно, но, если не привязываться к возрасту, вполне можно сказать, что композиции не ушли не свалку однодневных хитов, а Кирилл Толмацкий, как символ поколения, и, когда-то жанра, живее всех живых.

Текст: Яна Квятковская
Фото: Сергей Николаев

А вы уже послушали «Акустику»?

Куратором проекта, организованного совместно с Фондом содействия развитию современного искусства RuArts, выступил фотограф и граффити-художник Алексей Партола. По его словам, выставка стала своего рода продолжением выпущенной им несколько лет назад книги «Части стен», для которой 25 уличных художников со всей России подготовили авторские холсты размером 1х1 метр. Эти холсты, отснятые на пленку и затем в качестве фотоверсий помещенные в альбом Партолы, задумывались как камерные образцы уличного искусства, которое, с одной стороны, доступно всем, а с другой – может быть легко пройдено мимо, оставшись не замеченным.

По-видимому, эксперимент с квадратными холстами должен был стать вызовом для уличных художников, привыкших работать с куда более масштабными пространствами. И, кроме того, сам тип их творчества так или иначе выражает протест против каких бы то ни было ограничений Но, чтобы соответствовать формату предложенной Партолой фоторепрезентации, стрит-артисты должны были создать емкий аналог собственного высказывания, который бы сохранял основную специфику их авторского почерка.

Похожий процесс перевода стены (забора, вагона, моста и т.д.) в формат, соответствующий галерейной экспозиции, произошел и в контексте манежной выставки. При этом, каждый из приглашенных художников по-своему транспонировал «рабочее» пространство улицы: кто-то на тот же холст, кто-то – в инсталляцию, кто-то – в скульптуру.

Своеобразным прологом к экспозиции стал проект Алексея Партолы «Тоннель: Калининград – Петропавловск-Камчатский». Он включает в себя видео и фотографии, в которых художник обнажает остро-фактурную телесность городских пространств. Она предстает то сырой и аморфной, зияющей пустотой разбитых окон и рассыпавшейся кирпичной кладкой, то ясно себя артикулирующей, утверждающей собственную форму посредством нанесенных художниками граффити-«татуировок».

Алексей Партола «Тоннель». Фрагмент

Эта городская телесность, однако, проявляет себя не только фотоотпечатками на бумаге, она внедряется в музейное пространство своей нарочито материальной бытийностью. Так, большая часть фотографий снабжена рамами, изготовленными из материалов, репрезентирующих современный город, таких, как железобетон, цемент (с облупившейся штукатуркой), фанера, металл.

Сразу за «Тоннелем» Партолы следуют «классические» шрифтовые граффити, выполненные в реальном масштабе стены. А далее концепт «стена как холст» обретает зеркальную формулировку: живописные холсты становятся в руках уличных художников новыми версиями стен, на которых они пытаются создать эквивалент своих работ. Иногда он точен и буквален, как, например, у Вадима Нука, иногда насмешливо-рефлексивен, как у Turbo, «повторившего» одну из своих стен на экране смартфона, с помощью которого чьи-то руки делают фото этой самой стены.

Но некоторые из приглашенных Партолой стрит-артистов пошли иным путем, предложив зрителям не аналоги своих уличных работ, а разного рода живописные рефлексии. Среди них особенно удачными показались холсты Akue. На одном из них иронично обыгрывается галерейное экспонирование граффити-композиции с этикеткой сбоку и ситуация ее обсуждения «зрителями», унаследовавшими ее морфогенетику. Другая работа Akue – очевидный парафраз на абстракции Герхарда Рихтера, демонстрирующий не только качественную профподготовку художника (и в чисто «ремесленном» и в интеллектуальном отношении), но и сходство ДНК уличного и «высокого» искусства.

Akue

Художники Sam и Aber включили свои живописные холсты в специально подготовленное пространство, в результате чего получились впечатляющие эффекты не без налета оп-арта. В работах обоих художников холсты оказались как бы не замеченными в процессе нанесения рисунка на стену: начинаясь на стене, он переходит на холст и вновь возвращается на стену. В итоге происходит оптическая игра плоскостей, уровней, объемов, которая в проекте Sam’а усиливается геометрической сложностью архитектуры стен.

Попытка преодоления границы между улицей и музеем и адаптации последнего к условиям реального процесса создания стрит-арта обернулась любопытным экспериментом в контексте двух проектов, размещенных перед лестницей на второй этаж ЦВЗ.

Один из них представляет собой тонкую прозрачную «стену» от пола до потолка, покрытую подтеками алой краски. Рядом с ней висит лист бумаги с эскизом проекта, который по задумке автора (Женя 0331С) должен был выглядеть совсем иначе. В силу случайности краска, которая наносилась художником из огнетушителя прямо в здании Манежа, растеклась по скользкой поверхности, вместо того, чтобы лечь на нее ярким цельным пятном. В ситуации улицы художник нашел бы другую стену, чтобы все-таки создать изображение согласно замыслу. Но в условиях работы в музее, где он, по сути, не имел права на ошибку, Женя был вынужден оставить работу такой, какой она получилась. Однако, в сравнении с изначальным замыслом, «стена» вышла, как кажется, куда интереснее и уж точно драматичнее.

Женя 0331С

Получается, что ситуация ограничения, которое обычно накладывает на художника работа для музейной/галерейной институции, в данном случае оказалась весьма продуктивной в творческом отношении. А кроме того, зритель смог познакомиться с результатом (пусть и «ошибочным») живого стрит-артистского процесса.

По обе стороны от «кровавого» проекта Жени 0331С размещены две стены для граффити, покрытые золой. Получена она была в результате реального «fire-show», организованного художниками в стенах ЦВЗ. У каждой из стен посетитель, пришедший на выставку, может попробовать себя в качестве уличного художника, начертав на ней любое слово или изображение. В результате появления все большего количества надписей на стенах образуется своеобразный креативный палимпсест, весьма интересный в плане наблюдения.

Наиболее ярким оказался инсталляционный проект Сциссора на втором этаже Манежа. В выставочный зал перенесли настоящий пол из сочинской квартиры художника, усыпанный граффити его многочисленных друзей и коллег, приезжавших к нему в гости в разное время. Дополненный граффити-диваном и граффити-торшером, а также старым телевизором, пол оказывается центром атмосферного личного пространства, в котором жизнь и творчество неразрывны друг с другом.

Сциссор

Эффектный стёб по поводу тотальной гаджет-зависимости нынешнего поколения получился у московского стрит-артиста Zoom’а, который поместил на стенки трех трансформаторных будок героев броллювской Помпеи. Однако в реалиях современной жизни персонажи Карла Павловича впадают в ужас при виде отнюдь не лавы и пепла, но индикатора почти разрядившейся батареи смартфона, показывающего повергающий в трепет 1%. Степень отчаяния усугубляется при этом зловещей надписью «нет сети».

Zoom

Иронию Zoom’а поддержал в своем проекте Giwe, поместив на темном фоне небольшие гобеленовые картинки с пейзажами и беседками идиллически-дачного вида. «Красоту» картинок подчеркнули сверкающие стразы, наклеенные поверх изображений. Этому наивному «мещанскому» дурновкусию, которое, по-видимому, до сих пор не исчезло с радаров просвещенного современным искусством мира, ухмыляется забавная физиономия: «внутри» нее Giwe и разместил слащавые картинки.

О дадаистских арт-экспериментах в «Частях стен» напоминает работа Алексея Луки, состоящая из старых советских тумбочек, фанерных досок, табуреток, частей ДСП. Некоторые элементы этой конструкции, собранной из дешевых, ненужных, выброшенных предметов и материалов, окрашены в определенные цвета, подобранные с большим вкусом, другие подогнаны под необходимую для общего художественного эффекта форму. Эта работа Алексея Луки – прямая отсылка к его деятельности как уличного «реставратора», спасающего рушащиеся элементы зданий временными поддерживающими конструкциями. В итоге его «спасательных операций» появляются яркие композиции-кластеры, задействующие и преображающие архитектурное «тело» города, в чем усматривается нота непритворной заботы о нем.

Алексей Лука

«Серафим» Алексея Шидловского – парящая в воздухе скульптура, собранная из металла, пластика и фанеры. Отточенные линии, четкие изгибы шести крыльев в варианте трехмерности в воображении зрителя легко претерпевают обратную транспозицию, перемещаясь на плоскость условной стены. В этом отношении стилистика скульптуры кажется вполне органичной сложным линиям граффити-шрифтов, часто заигрывающих с объемом.

Особый драматизм и без того экспрессивной работе Шидловского придало ее непреднамеренное размещение на фоне «стены» Жени 0331С, превращающей серафима едва ли не в ангела Апокалипсиса.

Алексей Шидловский

По словам Алексея Партолы, задачами, которые он ставил, курируя «Части стен», были, во-первых, показ масштабного среза российского стрит-арта в его самобытности и независимости от западных образцов, и, во-вторых, подогрев дискуссии об искусстве, социальном жесте и вандализме в контексте творчества уличных художников. С обеими задачами Партола справился достойно, представив вполне убедительный, репрезентативный проект.

Пригласив для участия в проекте стрит-артистов со всей страны, куратор «Частей стен» намеренно отказался от демонстрации откровенно политических высказываний, перенеся фокус внимания на художественный аспект в работе авторов. В итоге получилась большая качественная выставка, радующая разнообразием проектов и изобретательностью подходов художников не только к самим работам, но и к способам их репрезентации в пространстве Манежа.

Спор о том, искусство это или не искусство, в контексте любого contemporary art, пожалуй, всегда имеет место. Но бесспорно, что представленные Партолой стрит-артистские высказывания горят духом живого творческого акта. Возможно, именно в уличном искусстве с особой силой проявляется желание творчества и рьяное стремление к тому, чтобы оно до краев наполнилось свободой. И ценно, что это творческое бесстрашие способно разорвать рутинную ткань повседневности, заставив прохожих, нередко чуждых какой бы то ни было рефлексии, в какой-то момент замереть в раздумье перед вдруг преобразившимися стеной или забором, мимо которых проходили тысячу раз.

Забавно-провокационным и при этом крайне аутентичным жестом в рамках (точнее, вне рамок) «Частей стен» оказалась расписанная кем-то из уличных художников часть здания, расположенного сбоку от западного фасада Манежа. Этот новоиспеченный мурал, который легко может быть оценен как вандализм, хотя и не является частью проекта, но вполне органично вписывается в него: он подчеркивает настоящую природу стрит-арта, не терпящего, по-видимому, долгого пребывания в пространстве хорошо воспитанной, «с иголочки одетой» институции.*

«Части стен» – актуальная выставка не только потому, что позволяет лучше узнать российский стрит-арт и вывести в галерейный свет талантливых авторов, но и потому, что она позволяет «встряхнуться» довольно консервативному Петербургу. К слову, показательно, что несколько лет назад именно здесь открылся первый в мире Музей стрит-арта: возможно, здоровый баланс между историей и современностью в культуре Северной столицы все же будет достигнут, а город в целом станет еще более привлекательным для творчества.

Текст и фото: Мария Харитонова, искусствовед, автор проекта «Искусство вместе»

Изображение на обложке: Eloom

* Пока материал готовился к публикации, расписанную стену закрасили. 

Фото предоставлено организатором фестиваля

Публика, пришедшая на это мероприятие, была весьма разномастной: от заядлых тусовщиков до весьма колоритных персонажей, которых при желании можно даже назвать фриками. Свобода самовыражения здесь явно только приветствовалась, и каждый следовал ей на свой вкус. Атмосфера большого радостного праздника была способна зарядить позитивом даже тех, кто далек от электронной музыки.

Кстати, про музыку. В качестве разминки к грядущему мощному танцевальному марафону гостям предлагались джазовые импровизации, приправленные ненавязчивым битом и сэмплами. Отличный выбор для того, чтобы настроить публику на отдых и веселье. Основная фестивальная программа стартовала мощным сетом Роя Айерса, чьё творчество умело и мудро балансирует между такими стилями, как funk и acid-jazz. Виртуозная игра на вибрафоне от мистера Айерса привела публику в полный восторг. Дух счастья и внутренней свободы только укрепился. Долгожданная прохлада летнего вечера, потрясающие виды, открывающиеся с «Порта Севкабель» и музыка от настоящих мастеров своего дела – это ли не прекрасно?

Фото предоставлено организатором фестиваля

Ближе к ночи настала пора хорошенько размяться и потанцевать. Этому поспособствовал следующий гость фестиваля – Ларри Хёрд, он же Mr. Fingers. В этом моменте Present Perfect полноценно перешел к электронной музыке, отдав площадку под старый добрый хаус. Невероятные, просто космические звуки, вкупе с соответствующим гипнотическим видеорядом, создавали новую реальность. Настоящий релакс, полное отдохновение, позволяющее забыть обо всём и уйти с головой в пульсирующие ритмы и погрузиться в музыкальный транс. И это ещё одна грань той свободы, которой на фестивале оказалось предостаточно. Организаторы не обманули – нет ничего прекраснее настоящего. Стоит научиться жить одним мигом и уметь наслаждаться им.

Фото предоставлено организатором фестиваля

Текст: Марина Константинова
Фото предоставлены организатором фестиваля

Фото площадки «Скороход»

В книге «Посмотри на него» впервые для нашей страны так громко прозвучала тема потери ребенка и аборта на поздних сроках по медицинским показаниям. Откровением стало и проговаривание связанных с этим переживаний – мучительности выбора (прерывать беременность или донашивать обреченного ребенка) и боли утраты, усугубленные отсутствием в российской медицине минимальных этических норм специально для таких ситуаций.

Вокруг книги Старобинец и ее номинации на премию «Нацбест» полыхал большой скандал. Критики обеспокоились, в частности, психическим здоровьем читателей, но травмируют всё же определенные стороны российской действительности, описанные в романе, а не сам текст. Тема абортов в российском информационном пространстве неистово проблематизируется. Муссируется чувство ответственности и вины исключительно женщины. В литературе и кино этой темы почти нет, на ум приходят только роман Людмилы Улицкой «Казус Кукоцкого» (2001 г.) и… «Третья Мещанская», фильм по сценарию Шкловского, снятый в 1927 году. В общем, аборт – это нечто постыдное, за что несет ответственность только женщина. Это выпадение из стройной российской демографической политики.

Анна Старобинец показывает, что на безличном институциональном уровне аборты по мед. показаниям выведены за черту нормальной медицинской практики: их делают в строго определенных больницах, а донашивать беременность в платных или государственных клиниках почти невозможно – там «такими вещами» не занимаются. На уровне отношений «врач – пациент», то есть на уровне в том числе и эмоций, «такие вещи» подчинены страданию и осуждению.

Однако тема книги не ограничивается только страданием, болью и фактами бесчеловечного поведения некоторых российских медицинских работников. В ней есть так же пример того, как и в каких условиях осуществляется прерывание беременности на позднем сроке в Германии; как Анна справлялась с паническими атаками без помощи квалифицированных профильных психологов (которых у нас нет); есть примеры того, как для человека (взрослого и еще не рожденного) не находят человечности, и того, как правильно вести себя с другим своим ребенком, который задает вопросы. И очень важно, что есть портрет мужчины – мужа Анны, который постепенно приходит к пониманию и полной поддержке своей жены. Старобинец из ряда объективных причин делает вывод, почему мужчины уходят от женщин, столкнувшихся с такими же или подобными «женскими» проблемами. Всё это не вошло в получасовой эскиз, как и эпизод, поясняющий название «Посмотри на него» – героине нужно посмотреть на своего мертвого ребенка, чтобы воображение из-за неизвестности не рисовало жутких портретов.

Да, эта книга – тяжелое чтение, но прочитать ее нужно, потому что ее суть – терапия для переживших подобное горе; обнажение изживших себя, неэтичных составляющих российской медицинской системы; и, наконец, прививка эмпатии всем нам. Анна несколько раз повторяет в книге свое желание о прикладном, практическом смысле своего текста. Она писатель, и слово – ее сфера воздействия, только так она может как-то изменить сложившиеся нормы. Театр быстро принимает эстафету и отвечает на запрос «говорить» эскизом к спектаклю.

Фото площадки «Скороход»

Почему книга Старобинец и режиссер пока еще говорят о разном

Роман Каганович, идейный вдохновитель и режиссер театра (Не)нормативной пластики, постоянный участник режиссерских лабораторий. Их особенность – эскизная форма подачи материала. Театральный эскиз – поиск сценического языка, обычно короткий (иногда до 1-2-х дней) репетиционный период и концентрированность смыслов на небольшой временной отрезок. В начале июля этого года (летняя режиссерская лаборатория Городского театра) Каганович представил еще один эскиз – «Ленинградская оборона». Под агрессивный барабанный бит из-под земли восстают убитые солдаты, разлетаются земляные клочья, чернозем забивает ноздри – Каганович дает зрителям ощутить выражение «сыра земля» – там воздействуют запахи, шумоподобный бой барабанов, мелькающий свет; и чем дальше, тем сложнее воспринимать быстро проговариваемые слова и их смысл, а остается только пульс действия, перебивающий сердечный ритм зрителя. Эскиз «Посмотри на него» – работа не менее ошеломляющая, выбивает дух, как удар в солнечное сплетение, здесь даже используются эксцентрические приемы, но все-таки эта работа – тоньше. Она так же состоит из запахов, но эти, в основном, – обман обоняния. Зрители видят врачей в медицинских халатах, женщину на каталке, видеопроекцию багрового УЗИ, и мозг, обманутый образами, непроизвольно воссоздает характерные больничные запахи. Реален только затхлый запах тряпки в руках расчеловеченной больничной уборщицы (актер Антон Леонов) и брызги грязной воды, летящие в зрителей. И в этом эскизе слова изредка пропадают в каком-то гуле, но их смысл настолько тяжел, что продавливает шум и догоняет зрителя. Тема диктует психофизиологический подход к материалу.

Задача инсценировки была решена заранее: Мария Огнева прочитала книгу, оценила ее сценичность и написала пьесу, сохранив 98% оригинального текста. Со слов Кагановича, он отбил драматурга с ее инсценировкой у другого режиссера и взялся за постановку. С этого момента право дальнейшей работы над текстом и интерпретацией стало принадлежать мужчине, и это важно – как взгляд с другой стороны. «С точки зрения мужчины это может быть еще интереснее, потому что мы совсем не в теме», – говорит Роман на обсуждении после показа. Вместе с этим создается буфер для сентиментальности и излишней эмоциональности. Показательно, что мужчина (актер Виталий Гудков) зачитывает монологи женщин с форумов. Это воспроизведение без излишнего эмоционального подключения сильнее экспансивности (по задумке режиссера, актер все-таки не полностью отключил эмоции, особенно когда читал «проповеди» вслед за «исповедями»).

Театральное прочтение доводит до предела мотив раздваивания героини на переживающую и отстраненную (эмоциональную и рациональную, если угодно), ее роль исполняют две актрисы – Анна Донченко и Анна Кочеткова. Одна проживает момент, другая наблюдает за происходящим со стороны; в зависимости от ситуации они сменяют друг друга. В самые экспрессивные моменты происходит их «слияние» в одну сущность. Не было ощущения, что за одной актрисой закреплено одно состояние, за другой – другое. Но то, что за Донченко – больше драматической составляющей, а пластическая отдана Кочетковой – несомненно.

Абстрактные образы двух врачей в противогазах (актеры Геннадий Алимпиев и Александр Лушин) сносят границы документального материала. Они – порождения инфернального, два черта из табакерки, а не рабочие механизмы репродуктивной медицины, как можно понять из книги. На мгновение один доктор вовлекает зрителей в свою жестокую игру. Амфитеатр «Скорохода» реконструирован – зрительские места возвышаются с двух сторон сценической площадки и лестницей уходят под потолок. В этой игре они напоминают университетские поточные аудитории, где студентам-медикам демонстрируют патологию плода на неодушевленном учебном пособии – беззащитной женщине, распятой в условном гинекологическом кресле. Зрителям предлагается почувствовать себя бессловесной группой интернов, свежей кровью, которая скоро вольется в вену этой мракобесной «медицины».

Не нашел продолжения в эскизе показанный в начале действия видеофрагмент песни «Пока-пока-покачивая…» из «Трех мушкетеров». Вероятно, это намек тем, кто читал книгу, на то, что в будущем спектакле эта первая сцена эскиза станет сильным эмоциональным моментом. Может, отголоски этой песни должны звучать в головах зрителей, в то время как врач диагностирует патологию плода, и на этом диссонансе вызвать острую эмоцию? Или это прямое переложение переживаний героини на зрителя, не способ сопереживания, но способ зрительского вживания?

Наличие вопросов без ответов говорит о том, что пока образ не считывается. Кстати, с афиши из-за вынутого кирпичика кафельной плитки с плутовской улыбкой выглядывает лицо Боярского-Д`Артаньяна. Выглядит пугающе.

Сама тема и изначально взятая интонация эскиза не подразумевают легкости. Как и вставок гэгов. Эпизод с уборщицей и бахилами, гипертрофированная, издевательская эротика танца с унитазом – это заведомо не смешно, это страшно. Весь фрагмент постановки до него словно бы готовит зрителей к этой эмоции. Здесь сталкиваются живой человек и человек-функция. На фоне масштабности, глобальности беды, выросшей перед героиней, это не может быть юмористической вставкой для снижения градуса, и таковой не является.

Тема «Посмотри на него», и спектакля, и книги – очень травматична, она будет вызывать в зрителях все травматические воспоминания – вне зависимости от причины и степени этой травмы. Режиссерский подход к подаче истории через фантасмагорию можно воспринять и как способ амортизировать болезненность истории, и как способ передать в своей полноте кошмар ситуации, в которой оказалась героиня, с помощью театральных возможностей.

В первой части книги Анна описывает всё, с чем она столкнулась, с документальной точностью, не боится откровенно говорить о своих эмоциях, которые она испытывала в каждой конкретной ситуации (даже однажды признается в зависти к «беременюшкам», которые родят здоровых детей). Возможно, эта щепетильная документальность и есть то единственное, что позволяет читателю пройти вместе с героиней весь путь. Выбранный Романом Кагановичем подход дает иной угол зрения, уводит зрителя от повседневности. Вместе с ней уходит и ожидаемое средство эмоциональной связи со спектаклем.

Она намечается в двух эпизодах. В сцене самобичевания героини происходит узнавание, можно ассоциировать себя с ней, и вот где одновременно смешно, страшно и грустно: «Это я виновата. Я сказала однажды, что его не хочу. Это было где-то в восемь недель. Наверняка как раз на стадии формирования почек». Другой такой возможностью становится эпизод, в котором звучит ария Иисуса в Гефсиманском саду «I only want to say» из «Jesus Christ Superstar». Голос Иэна Гиллана, мягкий сценический свет, пластика актеров – всё это было о хрупкости человека, о тонкости душевных переживаний и боли, которые остаются, когда глобальные ощущения кошмара и нереальности происходящего уходят на второй план. Этот фрагмент был одним из двух возможных финалов эскиза, показанных зрителю. Если он будет в конечном счете отметен, спектаклю все равно потребуются сцены, создающие возможность эмоционального подключения публики к происходящему.

Альтернативный конец эскиза – рэп о почках, так возмутивший некоторых зрителей, действительно несколько чужероден стилистике постановки в целом. Он как будто расширяет тему с абстрактными докторами, только непонятно зачем. Сам текст рэпа, циничный в контексте реальной истории, и факт его читки на удивление не вызвали отторжения. Этот поворот можно воспринимать как один из векторов, по которому пойдет развитие спектакля, или как тот, который нужно будет отсечь – это решать режиссеру.

Фото площадки «Скороход»

По словам Кагановича, тема этой его работы – неэтичные российские врачи. В ходе обсуждения создатели эскиза говорят о российской медицине в целом, и в дело как аргументы идут личные истории о любых негативных взаимодействиях с российскими врачами. Но эта позиция легко теряет свою остроту ответными воспоминаниями о том, как врачи спасли кому-то жизнь, как они умеют заботиться о своих пациентах. И мы, обе, написавшие этот текст, можем припомнить говорящие сами за себя примеры как для одной позиции, так и для другой. Но речь не о качестве российской медицины и не о хрестоматийном противостоянии «российское – западное». Так же как цитаты с форумов в книге выбраны из тем об абортах по медицинским показаниям на поздних сроках, а не из обсуждений неэтичности врачей.

Роман Анны Старобинец стал таким острым, потому что ударил точечно по целому сплетению социальных проблем. Нашел одно из самых больных мест и вложил в свой удар не только личные переживания, но и системную картину – в одной узкой области. Старобинец делится своим опытом выпадения из рутинной работы репродуктивной медицины. Как больно и страшно за пределами нормальности и как в России ничего не сделано для того, чтобы женщинам, услышавшим смертный приговор для своего еще не родившегося ребенка, можно было чувствовать себя всё теми же человеческими существами. Для выпадения из системы Старобинец нашла очень подходящую метафору: подвал с крысами, «черное акушер-гинекологическое подпространство».

«Все эти клиники. Они не для крыс. Пусть крысы уйдут через черный ход. Пусть крысы копошатся в подвале. Через парадный заходит та, что ждет малыша. Через парадный заходит будущая мама. А я уже никого не жду. Я просто крыса. И мое будущее прописано в инструкциях санэпидемнадзора. Это целый мир. Это войска крысиного короля, проигравшие бой. Изувеченные, истекающие кровью, отступающие с шипеньем и криком в свои подземные норы…»

Обсуждение эскиза выявило, насколько легко потерять фокус этой проблемы. Постановка «Посмотри на него» может обернуться огульной критикой российской медицины как таковой. Хочется предостеречь и создателей спектакля, и зрителей от этого пути.

Но независимо от того, насколько четким будет фокус на теме романа в будущем спектакле (надеемся, что спектакль будет), режиссеру и всей команде нужно запастись аргументами и быть готовыми к серьезному обсуждению, даже, как показала практика (почти полуторачасовое обсуждение эскиза), к обороне.

Текст: Юлия Войтюк, Анна Городянская

Фото: предоставлены организатором