Искусство в банке

Где культура — Fri, 09 Feb 2018 16:26:36 +0000

Подлинным пиршеством и отдохновением для глаз, утомлённых созерцанием красок петербургской зимы, балансирующих на грани поэтичной меланхолии и беспросветной апатии, стали представленные в выставочном пространстве «Арт-Банк» литографии одного из корифеев искусства XX века Марка Шагала, посвященные библейским сюжетам.

Звучные и пастельно-приглушенные, прохладно-полупрозрачные и искрящиеся, подчас предстающие в неожиданных диалогах друг с другом, но всегда дивные, шагаловские цвета способны завораживать зрителя так же, как самого мастера, по его собственным словам, завораживала Библия, которая казалась ему «величайшим источником поэзии на все времена». Детство художника, который воспитывался в верующей еврейской семье и учился в хедере[1], было пронизано библейскими образами, сходившими со страниц Пятикнижия, звучавшими в притчах и поэтических гимнах особенно любимой им аггады[2] и по-особому раскрывавшимися в традициях религиозных праздников. Уже в раннем творчестве Шагал обращается к тексту Писания, создавая в период с 1909 по 1912 год картины «Святое семейство», «Адам и Ева», «Голгофа», проявляя, таким образом, интерес и к новозаветным сюжетам. Не позднее 1930 года мастер получает заказ от Амбруаза Воллара, одного из крупнейших в то время парижских маршанов, коллекционеров и издателей, заказ на иллюстрации к Библии. В результате длительной работы Шагала, растянувшейся почти на три десятилетия, появились 150 гравюр, посвящённые ветхозаветным текстам, а также многочисленные гуаши, пастели и литографии, многие из которых в дальнейшем послужили эскизами для живописного цикла из 17 больших полотен под названием «Библейское послание», завершённого Шагалом уже в конце 1960-х годов.

В сущности, Священное Писание на протяжении всей жизни художника оставалось полноводным источником глубоких поэтических образов, запечатлённых в его графических и живописных произведениях, а также в великолепных витражных композициях, так что, в итоге, по масштабам творческого осмысления Библии со времён Гюстава Доре Шагалу не оказалось равных. В этом отношении его не смогли превзойти ни Сальвадор Дали, также в конце 1960- х годов проиллюстрировавший Библию, ни, к примеру, посвятивший этому же источнику в 1910–1920-х годах ряд живописных работ немецкий экспрессионист Эмиль Нольде.

Экспозиция предложенной кураторами «Арт-Банка» выставки порадовала безусловным качеством собранных работ и их тематическим охватом. Так, зрителю представляется возможность увидеть шагаловских героев Книг Бытия и Исхода – Адама и Еву в раю, Авраама и Сарру, Моисея со скрижалями Завета, в также особенно любимого художником пророка и царя Давида, Руфь и Эсфирь, пророков Исаию и Иеремию. Кроме того, в зале представлены эмблематические по характеру изображения двенадцати колен Израилевых, краски которых сияют, подобно драгоценным камням первосвященнического ефода[3]. Позднее по этим литографиям мастер создаст удивительной красоты витражи для синагоги медицинского центра Хадасса в Иерусалиме.

Образы, создаваемые Шагалом в литографиях, пронзительны в своей искренней, исключающей всё лишнее простоте. Силуэты фигур как бы наскоро, упрощённо очерчиваются художником, оказываясь подчас грубоватыми, подчас более изысканными. Плоскости чистых цветов, гладкость которых выразительно нарушается отпечатками фактуры литографского камня, то движутся по поверхности листа полупрозрачными плавями, то сталкиваются в драматических контрастах друг с другом. Кажется, что в литографиях художественный язык Шагала, апеллирующий к символике цвета и жеста, раскрывается наиболее ясно.

Например, в листе, посвященном Иеремии, образ строится на контрастных сопоставлениях устойчивых для художника цветовых символах и усиливающих их значение жестах. Так, зелёного цвета одежда пророка, равно как его поза сидящего с опущенной головой и руками, сложенными на животе, символизируют неизбывную тоску, скорбь Иеремии по поводу грядущего вавилонского пленения Израиля. Общее тревожное состояние подчёркивается тёмно-серым фоном, на котором драматическим акцентом выступает кровяно-алый свиток Торы – попираемое слово божественной любви – в руках пророка, указывающий на неизбежную жертву, которую вскоре должен будет принести избранный народ, отошедший от данных ему заповедей. Поэтому неслучайно рядом с Иеремией Шагал помещает голову животного, похожего на тельца, обыкновенно участвовавшего в жертвоприношении. Оранжевым пятном позади пророка отзывается выжженная иерусалимская земля, а нависшее над ним фиолетовое облако указывает на его «порфироносность» как наделённого властью пророчества избранного служителя Бога.

Другие работы мастера, представленные на выставке, в этом смысле не менее выразительны, с тем лишь отличием, что образность иных тяготеет к большей лиричности («Авраам и Сарра», «Эсфирь», «Адам и Ева в раю»), другие же более созерцательны («Рай», «Сарра и ангелы», «Моисей получает скрижали Завета»).

Создавая образы, посвящённые библейским текстам, Шагал стремился не к их углублённому философскому или богословскому анализу, но к тому, чтобы озвучить фундаментальные, неизменные, а потому близкие каждому человеку понятия любви, веры, радости, жертвенности, скорби. Но помимо этого, персонажам его литографий, равно как рисунков и живописных полотен, знакомы и чувства ревности, тоски, гнева, зависти, а потому они предстают перед зрителем не в застывшей форме мифических героев, но в настоящем трепете совершающейся жизни. Они поражают своей цельностью и подлинной простотой людей, которые состояли с Богом в отношениях «Я» и «Ты», так проникновенно описанных Мартином Бубером, людей, которые доверительно спрашивали Бога, а он им отвечал. И поэтому пространство их жизни обреталось как сакральное, несмотря на всю его наполненность аффектами, «слишком человеческими» по природе.

Эта сакральность библейского текста, столь чутко воплощённая в работах Шагала, оказалась, к сожалению, совсем не замеченной организаторами выставки: пространство «Арт-Банка» оказалось в корне чуждым выставленным в нём произведениям. Чрезмерно яркий, бьющий в глаза свет, брутальные, «окованные железом»[4] стенды, цветной лайтбокс, помещённый рядом с экраном, на котором в дополнение к представленным литографиям демонстрировались и другие произведения художника на библейские темы (что само по себе правильно и, вероятно, не лишне), – всё это воспринимается в русле крикливой и деспотической по отношению к искусству атмосфере. Но подлинная поэзия, к лучшим образцам которой Шагал относил библейский текст, не может быть шумной, крикливой, вычурной, находиться на грани безвкусицы, она требует тишины и благоговейности в отношении к ней, в том, как она преподносится. Кроме того, сопровождающие каждую работу информационные листы с пояснениями и выдержками из текстов Библии (что, опять-таки, необходимо и правильно), «стилизованные» под «древние» «пергаменты», вызвали досадное впечатление странной наивности в трактовке библейской темы. В итоге, бриллиант шагаловских литографий оказался уподоблен дешёвой бижутерии, драгоценные цветовые искры заглушены световыми прожекторами, а струящаяся светом тишина библейского слова – попросту неуслышанной.

Тем не менее, каким бы ни было экспозиционное обрамление, оно не умаляет достоинства собранных и представленных на выставке произведений. Они способны, с одной стороны, подарить подлинную радость не только ценителям и знатокам творчества художника, но и тем, кто мало с ним знаком; а с другой стороны, открыть одну из важнейших для Шагала тем, столь проникновенно и чутко им проработанную, которая, однако, нередко остаётся в тени внимания публики. И возможно, что именно одухотворённые литографии художника помогут кому-то проникнуться дивной, бездонной поэзией мудрых библейских строк и остаться навсегда ими завороженным.

——
[1] Еврейская начальная школа.
[2] Часть иудейского Устного Закона, свободная от религиозно-юридической регламентации, включающая легенды, притчи, гимны, философско-теологические рассуждения. Также назывались сборники пасхальных молитв, толкований библейских текстов и литургических произведений, которые начиная с XIV века традиционно снабжались иллюстрациями.
[3] Наперсник, часть облачения первосвященника с 12 драгоценными камнями, символизировавшими колена Израиля (Исх 28:5-12).
[4] Ср. Пс. 106:10-11: «Они сидели во тьме и тени смертной, окованные скорбью и железом, ибо не покорялись словам Божиим и небрегли о воле Всевышнего».

Текст и фото: Мария Харитонова

шагал – Где культура

Искусство в банке