Началось действие с чтения стихотворения Юрия Нестеренко «Держава». Знаете, «Ах, какая была держава! Ах, какие в ней люди были! Как торжественно-величаво звуки гимна над миром плыли! Ах, как были открыты лица, как наполнены светом взгляды! Как красива была столица! Как величественны парады!» Это стихотворение заменило брехтовский зонг «Немецкий парад» в начале пьесы. Оно, написанное в 2008 году, подделано под поэзию социалистического реализма. За счёт заданного поэтом ритма, характерных слов («отчизна», «край», «честь», «труд», «держава») и вдобавок к этому – мизансцены, в которой актёры выстроены «лесенкой», как ученики на советской (или нацистской) школьной сцене, – создаётся ощущение плакатности. Звучит это стихотворение ради того, чтобы в конце у зрителей пробежали мурашки, когда актёры произносят «и алели над нами флаги с чёрной свастикой в белом круге». Это, конечно, пробирает до костей больше, чем гротеск и сатирический тон Брехта в «Немецком параде». 
Плакатность поддерживает и первая новелла «Зимняя помощь». Ломаные, резкие движения актёров, как на старой документальной плёнке, и страшный смысл разыгрываемой сцены – логичный переход к образности и неоднозначности через театр теней. 

Следующие места действия условны. Луч света выхватывает из пространства две истории, которые, отзвучав, снова пропадают в темноте. Ведущий (артист Роман Бахусов) отдёргивает занавес. Сцена оказывается отделённой от зала сварной конструкцией, напоминающей решётку; в каждой новелле она превращается в двери и окна, через которые мы, зрители, заглядываем в страшное прошлое. Одежда сцены – своеобразные обои с беспредметным абстрактным рисунком, цвет и стиль которых отсылает к живописи авангардизма 20-х годов (оформление – главный художник театра Марк Борнштейн).

В спектакле на камерной сцене больше внимания обращаешь на игру актёров. И тем интереснее смотреть, когда видишь тонкую работу интонации и мимики, а за ней — подвижки душ героев, их страхи, сомнения, неуверенность, алчность, тревогу и снова страхи. Этим отличились все следующие за силуэтной сценой новеллы. Вообще в этом спектакле не нашлось места бравурным эпизодам, интерактиву и эксцентрическим номерам, равно как и нагнетанию зловещей атмосферы. Действие идёт размеренно, так, что в какой-то момент хочется, чтобы события чуть-чуть ускорились. Но понимаешь, что так и течёт жизнь. И постепенно входишь в заданный темп повествования, и именно его размеренность помогает осмыслять происходящее. 
Игра актёров построена на полутонах и оттенках. Зритель видит каждое лицо, слышит все перемены тона. Тем сложнее (и, вероятно, интереснее) работать актёрам, ведь при таких условиях слышна малейшая фальшь. И в подобной манере исполнения вся подноготная героев прочитывается как нельзя лучше. 
Всего в спектакль (или, как написано в программке, – сценическую композицию) попали шесть сцен из двадцати четырёх. Подборка состоит исключительно из житейских новелл, для полноты картины не хватает разве что «Жены еврейки». Каждая сцена – это новый виток. Виток недоверия, испуга, страха, предательства. Новеллы как бы зациклены сами в себе. Это отдельные кусочки мозаики, которые складываются в общее целое, только не как у Брехта – картину всех сфер человеческой жизни, в которые проникает фашизм. Перед нами – семьи, друзья, мужья и жёны, родители и дети. Самые близкие люди, которые рядом, которых любишь, оказываются вдруг главной опасностью, или подвергаются угрозе. Только представив это, становится страшно. Формирующийся в стране режим разрушает семью. Выворачивает наизнанку все представления о добре и зле. В спектакле напрямую не звучит вопрос «кто виноват?», но ты размышляешь. Да, в бытовых заботах не до мыслей о том, как можно было допустить происходящее. Полностью поглощает то, что случается в настоящий момент. Тем более – тех, кто в браваде кричит имя своего фюрера, хвалится ничтожными достижениями и не привык долго думать, как штурмовик Тео (несомненная удача артиста Валерия Чеботаева). Понимание того, что что-то не так, можно заметить в Матери (актриса Катерина Клитончик) в новелле «Два пфеннига» («Чёрные башмаки» у Брехта), но она настолько бедна, что ей не до рефлексии и противостояния, ей бы выжить и сберечь свою Дочь (актриса Надежда Степанова). Может в дальнейшем именно нищета сломит бедную женщину и заставит предать, совершить что-то против своей совести, хоть сейчас и ни в чём на это нет даже намёка. Это, конечно, уже домыслы. Перед зрителями же – сама суть ситуаций, которым ни драматург, ни режиссёр не дают оценки.

Но нам уже известно, что семейные драмы перерастут в историческую. Поэтому с ужасом мы смотрим на интермедии между новеллами – документальную хронику Германии. С её помощью действие приобретает масштаб и многогранность. На виду – мирные события, праздники, гремят марши и строем шагают идеальные женщины Третьего рейха. А под покровом ночи Он и Она (яркая зарисовка артистов Михаила Щербинина и Евгении Удодовой) прислушиваются к происходящему за закрытой дверью: только что их соседа увели солдаты. Другие муж и жена, Вилли и Анна (артисты Валерий Чеботаев и Надежда Степанова) не знают, как и, самое главное, – о чём говорить со своим другом Максом (артист Михаил Щербинин), выпущенным из лагеря. Во всём намёки и двусмысленность. Осторожность и скрытность.

Очень хочется надеяться и верить в лучшее – такова человеческая природа. Хочется надеяться, что Клаус-Генрих (точный образ артистки Полины Войченко) не донесёт на своих родителей Карла Фурке и фрау Фурке (интереснейшая работа артистов Валерия Чеботаева и Евгении Удодовой), что на спине у горничной Анны (актриса Полина Войченко) не будет креста, а рабочего Франца (артист Михаил Щербинин) не отправят в лагерь. Но об этом пьеса и спектакль умалчивают. Продолжением этой истории, как мы знаем, становиться война, разрушенные города, погубленные люди и покалеченные судьбы. Финалом спектакля становится документальная хроника. Речь «самозваного посланца», военные и освободительные действия, виды развалин. Но и этот финал – с продолжением. Создатели спектакля провели аналогии, в связи с которыми завершающими кадрами видео стали фотографии заключённых, бывших и нынешних, от Ходорковского до Серебренникова. Такая публицистичность, как чужеродная кровь в теле спектакля. Дисгармония, от которой хочется отстраниться. Возможно, должно пройти время, чтобы понять необходимость этих заключительных кадров.

Очень интересно будет прийти на этот спектакль снова и увидеть, как он изменится, ведь это спектакль живой, с живой душой, и работа над ним ещё продолжается.

Текст: Анна Городянская 
Фото: Екатерина Лютикова