Миф об Эдипе – та часть древнегреческих сказаний о героях, которая за две с половиной тысячи лет получила едва ли не больше всего интерпретаций. История началась с того, как фиванский царь Лай получил от оракула предсказание, что умрет от руки собственного сына. Когда мальчик родился, его приказано было выбросить у горы Киферон. Там его подобрал коринфский пастух и отнес бездетному царю Коринфа. Через много лет тот же оракул сказал уже повзрослевшему Эдипу, что тому суждено убить собственного отца и жениться на матери. В надежде избежать такой участи он бежит из Коринфа в соседние Фивы. И вот по стечению обстоятельств Эдип убивает в дороге путника, с которым вступил в спор. Конечно, этим путником оказался царь Лай – так сбылась первая часть страшного пророчества. На подступах к Фивам Эдип побеждает чудовище — Сфинкса — отгадав его загадку. Благодарные горожане тут же провозглашают его местным героем и избирают своим новым царем. Вместе с тем Эдип берет в жены вдову Лая Иокасту, и тем самым вторая часть злого пророчества исполняется. 

Эдип и Сфинкс. Краснофигурная роспись, ок. 470 г. до н. э., Вульчи. Музей Ватикана

Это своеобразная преамбула к трагедии Софокла «Царь Эдип». О чем нам говорит Софокл? В первую очередь о том, что нельзя убежать от своей судьбы. Как бы не старался Эдип, в итоге рок все равно его настиг: разгневанные боги насылают чуму на Фивы, и, когда раскрывается правда, Иокаста кончает с собой, а отчаявшийся Эдип лишает себя зрения. Здесь во всей красе проявляется, как говорят филологи, «принцип трагической иронии» — стараясь убежать от чего-то, герой тем самым именно это и настигает. 
Небезызвестный Зигмунд Фрейд много внимания уделил мифу об Эдипе, даже ввел в свою теорию психоанализа понятие «Эдипов комплекс» — бессознательное влечение ребенка к родителю противоположного пола и связанное с этим агрессивное чувство к родителю своего пола. По мнению Фрейда, в этой истории проявляется внутреннее желание поколения сыновей занять место отцов, всем нам отчасти присущее. 

Жан Огюст Доминик Энгр, «Эдип и Сфинкс», 1808. Лувр

Говорить о Фрейде и его теориях можно долго, но все равно больше всего миф об Эдипе подпитывал разные сферы искусства. Помимо театральных постановок пьесы Софокла, сюжет встречался в античной вазописи. А уже в эпоху классицизма, когда античная культура обрела «новое рождение», греческие мифы стали часто появляться на полотнах живописцев. Из самых запоминающихся можно выделить Жана-Огюста-Доминика Энгра с его «Эдипом и Сфинксом». Энгр демонстрирует нам идеальный и гармоничный образ: фигура Эдипа с безукоризненными пропорциями античной статуи находится в центре и перетягивает на себя все внимание зрителя. Сфинкс же находится в тени и где-то с краю, соответствуя той атмосфере загадочности, которую передаёт художник. Здесь изображен момент их умственного поединка, когда герой вот-вот должен отгадать загадку, от которой зависит его жизнь. Но мы об этом не думаем: наш взгляд скользит по прекрасно сложенной фигуре, выведенной на первый план и мастерски прописанной Энгром. 
По мотивам картины Энгра в 1983 году английский художник Фрэнсис Бэкон пишет своего «Эдипа и Сфинкса». На первый взгляд, общего тут мало: искаженные лица, скрученная фигура, кровоподтеки на полотне Бэкона сложно сопоставить с классицистическим совершенством и чистотой образа Энгра. Но при внимательном рассмотрении становится заметна схожесть в построении композиции – так же с левого края частично выступает Сфинкс и так же выставлено вперед колено Эдипа. Наверное, своей работой Бэкон ярче всего показывает, как сильно переменились взгляды на античность за прошедшие несколько веков.

Френсис Бэкон, «Эдип и Сфинкс по мотивам Энгра», 1983

История Эдипа несколько раз была экранизирована. Сильнее всего впечатляет фильм итальянского режиссера Пьера Паоло Пазолини «Edipo Re», снятый в 1967 году. Действие происходит не в привычной нам Греции, а в удушающей и монотонной атмосфере пустыни, где живут люди в странных одеждах и фантастических головных уборах. Это подчеркивает дикость, первобытность всего происходящего. Но такой мир переплетается и с нашей современностью – и вот в конце ослепленный Эдип уже идет в сопровождении проводника не по дикой пустыне, а по одной из улиц Рима 1960-х годов. Потрясающая Сильвана Мангано, исполнившая роль Иокасты, выглядит совсем неземной – это лик античной богини, одним своим взглядом вызывающей хтонические видения. 


Афиша фильма Пьера Паоло Пазолини «Edipo Re», 1967


Сильвана Мангано в роли Иокасты, 1967

На самом деле удивительно, как истории, создававшиеся едва ли не три тысячелетия назад, до сих пор не теряют своей значимости. Сказание об Эдипе наглядно показывает, что миф – это сложная система, актуальная и для современного мировоззрения. А какие уроки из этого извлекать и как это воспринимать – решать нам.

Текст: Алена Поднебенная

     Еще один источник неприятных ощущений для зрителя – поза Мефистофеля. Он замер на самом краешке скалы, выгнув спину и опираясь подбородком на ладони, сложенные на согнутом колене. Вторая нога свободно повисла в воздухе. Плечи выгнуты вперед, пальцы ног поджаты. Положение выглядит очень неустойчивым – кажется, что он вот-вот соскользнет с этого обломка скалы, или что сама скала вдруг надломится. К этому добавляются не самые комфортные мышечные ощущения – удобной такую позу уж точно не назовешь.
 
     Уже упомянутая скала будто бы вторит этой шаткой позе: очень острая и угловатая, к тому же сильно сужающаяся в середине, как песочные часы. В этом тонком месте она кажется наиболее хрупкой, но массы распределены так, что вся композиция находится в равновесии. Поддерживается оно ещё и идеальным соотношением фигуры и скалы – 2/3; та же пропорция сохраняется в частях скульптуры, которые разделены узким надломом. Благодаря такой геометрии скульптура, несмотря на всю напряженность, воспринимается гармонично. 
     Сильное действие производит лицо. По форме — перевернутый треугольник. От широкого покатого лба до острого подбородка, выдвинутого вперед. Лоб идет буграми, а мощные валики нахмуренных бровей сходятся к переносице, нависая над глазницами, отчего они кажутся темнее и глубже. Выделяются выступающие скулы и запавшие щеки. Это лицо создает впечатление гримасы. Во многом — из-за напряженных губ, вытянутых в тонкую линию и искривленных перекошенной усмешкой. С одной стороны уголок губ приподнят в ехидной ухмылке, а с другой печально опущен. Отсюда будто два разных выражения лица, соединенные в одно.
     Больше всего удивляют глаза, находящиеся практически на уровне глаз зрителя. Зрачки и радужка вырезаны скульптором, и этот взгляд глубоко посаженных глаз, затененных нависшими бровями, становится почти гипнотическим.

Фото из свободного доступа в сети Интернет.

     И тут зрителю хочется поразмышлять, куда же он смотрит и что его взгляд выражает. Название скульптуры – «Мефистофель» — сразу же отсылает нас к персонажу трагедии Гёте «Фауст». Это Сатана, Дьявол, дух зла, соединяющий в себе все скверное и порочное. При этом очевидно, что скульптура не является прямой иллюстрацией, а воплощает скорее авторскую интерпретацию такого неоднозначного персонажа. В нем больше современного, нервного, больного, и его переживания кажутся реальными, даже человеческими. Непонятно, обращен ли его взгляд куда-то внутрь себя, к своим недобрым мыслям, или же он смотрит вниз, на мир людей, и наблюдает, чего-то ожидая. Выглядит он болезненно и беспокойно, так что иной зритель может увидеть здесь и злобу, и мрачное отчаяние. 
     Тут скульптор, Марк Матвеевич Антокольский, демонстрирует безупречное владение техникой обработки мрамора. Ему неповторимым образом удается создать эффект прозрачности материала; он использует возможности света и тени, играет с мягкими, текучими формами, которые в итоге невероятным путем становятся угловатыми и «колючими». По-разному обработаны поверхности – гладкая кожа контрастирует с шершавой текстурой скалы. Каждая деталь внимательно проработана — по поверхности скульптуры так и хочется провести рукой, чтобы ощутить гладкость мрамора и все эти выступающие формы. Оттого, что персонаж соразмерен человеческой фигуре, он кажется практически живым. 


     Несмотря на то, что «Мефистофель» вызывает у зрителя не самые комфортные ощущения, от созерцания его фигуры сложно оторваться. Он одновременно отталкивающий и притягательный. Его хочется рассматривать очень долго, и в его взгляде можно увидеть выражение самых разных чувств в зависимости от собственного состояния.

Марк Антокольский, «Мефистофель». Мрамор, 1883 год. Русский музей.

Текст и фото: Алена Поднебенная

Фото в заглавии — из свободного доступа в сети Интернет.