Беспокойный младенец махал руками-ногами, как маленькая мельница, а докторов, которые определили бы, что у девочки гипертонус, тогда просто не было. Да и будь они, разве нашлись бы у Доры Дункан деньги на врачей, если и на еду не хватало?
Но неужели не было у этого семейства отца? Как же, отец имелся. Возможно даже, что Джозеф Дункан, в целом, был неплохой человек, но, оказавшись на пороге неминуемого разорения, он не смог найти сил искать достойный выход и просто сбежал, бросив жену и детей.

Дора долго выходила из депрессии и ещё дольше влачила нищенское существование. Её дети бегали по Сан-Франциско без присмотра, пока она искала приработка как учительница музыки. И в музыке же она искала утешения, играя на фортепиано в их печальном доме, читая вслух стихи. Всё это было напоминанием о былой, лучшей жизни. И фоном для вечерних игр и танцев её малышей, которые часто вместо ужина получали разрешение ложиться спать не когда положено, а когда им вздумается.
Маленькая Айседора, начавшая танцевать ещё в утробе, встав на ножки, стала отплясывать пуще прежнего, особенно радуясь, когда мама ей аккомпанировала. Впрочем, мелодии были не так уж нужны этой девочке – она ловила любой ритм, звучащий извне. А ещё некая неслышимая окружающим музыка раздавалась у неё внутри, и она запросто могла танцевать в кажущейся тишине. Особенно Айседора любила двигаться на берегу, под ритмичный шёпот набегающих волн, преступая босыми ножками по влажному песку.
За право танцевать босиком ей потом ещё придётся побороться – то, что допустимо для ребёнка, невозможно в приличном обществе. Даже у исполняющей канкан танцовщицы на ногах должны быть туфли, иное непристойно. Но Айседора добьётся своего, и про обувь забудут все последователи её школы, которых называли: «дунканята», «изадорабли» и, конечно, «босоножки».

 

 

Тяжёлое детство выковало в ней умение добиваться своего, которое потом пригодилось в общении с директорами театров и антрепренерами. Именно Айседору посыла мать в продуктовую лавку, чтобы упросить дать ещё немного в долг или пожертвовать какие-нибудь обрезки и остатки. Говорят, девочка просила и плакала до тех пор, пока продавец не понимал: ему не остаётся ничего другого, только уступить.
Но и семейству Дункан не оставалось ничего другого, лишь экономно использовать те гроши, что удавалось получить матери, питаться крохами и подачками да тихонько сбегать из съёмных комнатушек, если снова нечем было платить за крышу над головой.
Первой из детей Дункан зарабатывать стала именно Айседора. Однажды мать вернулась домой и застала там соседских детей, которые пытались повторять движения, что показывала им младшая дочь Доры. Разумеется, тогда это была просто игра. Но она стала предвестником всех тех танцевальных школ, которые будет по всему миру открывать Айседора, сама ставшая одним из предвестников больших изменений в искусстве Терпсихоры. Что касается заработка, то вскоре матери тех детей, что ходили на «занятия танцами» к крошке Дункан, стали платить миссис Дункан за то, что есть куда на время пристроить малышей. По несколько центов, но платить.

А ведь когда-то миссис Дункан и сама не знала, куда пристроить младшенькую, и в школу отдала её уже в 5 лет, прибавив год – все-таки будет под надзором. Правда, школьные науки мало интересовали маленькую танцовщицу, она получила минимум необходимых знаний и, разве что, успела полюбить читать. Но, с другой стороны, когда человек с ранних лет уверен в своём призвании – разве это плохо? Сколько людей маются, не зная, чем бы им заняться, что им по душе.
Айседора Дункан твёрдо знала, и в 13 лет решительно бросила школу, продолжив танцевать, читать, ходить, по возможности, в театры и музеи и, конечно же, учить танцам. Кстати, саму её тоже пытались пристроить к известному преподавателю, но дисциплина и упражнения, похожие на пытки, быстро отвратили Айседору от классической школы танца. Сама она в то время в основном учила молодёжь, помогая той уверенно чувствовать себя на городских танцах и балах, куда ходила и сама – с кем-нибудь из учеников, желательно с тем симпатичным учеником аптекаря, который стал первой её любовью.
Правда юноша разбил ей сердце, относясь к маленькой учительнице по-братски и женившись на другой. Крепись, Айседора, это – лишь первый в череде тех мужчин, которые будут терзать твоё романтичное сердечко. Женатые обманщики и свободные изменщики, случайные обиды и продуманные интриги. Когда ты уже устанешь и захочешь уменьшить долю служения Терпсихоре, выделив время и для домашнего очага, не найдётся мужчины, который бы это оценил. А в молодости, когда Айседора думала только о танце и том, как это искусство способно изменить человека, постоянно находились те, кто, поймав эту порхающую птичку, так и норовили сделать из неё курицу-наседку.

 

Взять, к примеру, Гордона Крэга – сына знаменитой английской актрисы Эллен Терри, который стал известным режиссёром. Золотистые кудри Крэга появились в жизни Айседоры Дункан задолго до кудрей Есенина, но уже в период первого её успеха.
Гордон был так хорош и у них было столько общего – искусство, театр и, конечно, танцы. Сначала Крэг называл свою возлюбленную «Торпси» (от Терпсихоры) и удивлялся тому, как схожи их взгляды. Но, оказалось, не все их воззрения были похожи. Гордон не так уж высоко ставил новаторское творчество этой американки, а к её успеху ревновал, в том числе, к замечательно прошедшим гастролям в России. Кроме того, Крэг, предпочитавший актёров-«марионеток», которые должны беспрекословно подчиняться режиссёру, в быту, в семейной жизни тоже желал послушания. Решив, что милая Торпси вполне подходит на роль жены, он отвёл ей роль домохозяйки и матери (скоро должна была появиться на свет их дочь Дердри), а место музы-любовницы тут же отдал другой пассии. К слову, у него уже имелись и бывшие жёны, и несколько детей.
Измены, оскорбительные высказывания о её танцах да ещё и намерение надеть на неё узду!.. Ну нет, такого жрица Терпсихоры терпеть не станет! И она ушла от златокудрого Крэга, прихватив с собой дочь и не убоявшись новых трудностей.

А трудности не замедлили явиться. Семейству Дункан довелось годами жить впроголодь, ночевать в самых дешёвых комнатушках, спать на старых матрасах, брошенных на пол. Часто приходилось слать просьбы о деньгах из другого города к сестре Элизабет или брату Августина, которые в Сан-Франциско заведовали первой школой танцев. Сама Айседора просилась в клубы и театры, соглашаясь на пантомиму, крохотные роли и выступления, от которых её воротило – вроде канканов, «танцев с перчинкой», как говорил о них хозяин заведения. Всякий раз Айседора надеялась, что со временем ей позволят исполнять и те танцы, которые создавала она – свободные, с естественной пластикой, не стеснённые ни обувью, ни сковывающей одеждой.
Но, бросая взгляд на постаревшую мать, которая терпеливо следовала за дочерью, аккомпанировала ей, шила костюмы, Айседора соглашалась на те роли, что могли хоть как-то прокормить. Она чувствовала вину, прекрасно помня, что сама выдернула семью из жизни, которая только начала приобретать черты благополучия.
Их непутёвый отец, не раз богатея и разоряясь, появлялся несколько раз, торопливо угощая детей пирожными. Но однажды, когда он в очередной раз стремительно разбогател, Джозеф Дункан решил успеть загладить вину перед первой семьёй, и купил для неё хороший дом с участком. Отказываться от подарка дети и бывшая жена не стали, радовались: мы устроим здесь и школу танцев, и театр – места для всего хватит! Элизабет и Айседора займутся учениками, Августин – спектаклями, о которых столько мечтал, Раймонд будет спокойно писать статьи или даже книги, а мама сможет немного отдохнуть… Но через вскоре Айседора, которая никак не могла найти единомышленников и начать выступать, заявила: «В этом унылом городишке меня никогда не поймут! Чикаго! Вот куда надо отправляться. Вы как хотите, а я еду туда немедленно!..» Потом примерно то же прозвучало и про Чикаго, и про Нью-Йорк, а затем и про Америку вообще, не способную оценить новаторское искусство, и оказалось, что за признанием надо ехать на другой материк – в Европу.

 

Любящие родные не могли отпустить свою маленькую танцовщицу одну даже в другой город, не говоря уже о другой стране, поэтому всегда кто-нибудь следовал за ней. Их преданность не пошатнули никакие тяготы, никакие лишения, а ведь стабильности не было и тогда, когда танцы Айседоры, одетой в одну только тонкую тунику, стали пользоваться спросом у публики, ибо на смену успеху приходили недели и месяцы простоя и голода.
Очередной такой период наступил вскоре после того, как наша героиня рассталась с Гордоном Крэгом. Хотя это уже были тяготы другого уровня – слава танцующей американки уже была изрядной, работы хватало, но семью, детей, воспитанников школы содержать было нелегко. Айседора работала очень много, и близкие стали всерьёз тревожиться за неё.
Но тут появился ещё один светловолосый человек – богач, наследник “империи швейных машинок” Парис Зингер. Вообще, Айседора давно могла бы стать содержанкой какого-нибудь богача или менять их, как Мата Хари. Но нет, Айседоре нужны были искусство, единомышленники и пылкие чувства – без брака, без мещанства, даже без стабильности, но обогащающие её творчество эмоциями.

Однако встреченный ею в Париже Парис Зингер был так застенчив, смотрел на свою фею с такой нежностью и был готов отдать ей всё. Вот наконец-то и Айседора смогла расслабиться и отдохнуть. Мистер Зингер оплатил все её долги, всё устроил наилучшим образом и постоянно баловал, радовал свою несравненную танцовщицу, возил её в экзотические места. Она называла его благородным рыцарем Лоэнгрином, но была с ним не только из чувства благодарности. Парис – очень привлекательный мужчина, весёлый, умный и ласковый – действительно покорил её сердце.
Что до экзотических мест, куда возил Айседору Парис, то это были и Египет, и Греция, и Россия, где танцовщицу ждали с гастролями. В Греции же Айседора, понимая, что её миллионер может выполнить любую просьбу, собиралась устроить для него пышное представление в любимом греческом стиле, а потом попросить денег на школу, которую она давно основала в Афинах.
Кстати, школа та существует до сих пор, став Центром изучения танца им. Айседоры и Раймонда Дункан. Между прочим, из Раймонда получился куда более ярый поборник греческой культуры, чем его сестра. Он обосновался в Греции, женился на гречанке, носил традиционные одеяния и считал, что современный человек должен, опираясь на эллинизм, постичь все искусства и ремёсла, и стать более развитой и гармоничной ступенькой для дальнейшего развития человека.

 

Не вполне понятно, порадовал ли Парис Зингер возлюбленную деньгами на греческую школу или нет, зато известно, что она его осчастливила, родив сына Патрика. Но счастье это было последним в их совместной жизни. Если упрощать, то Зингер захотел жениться, зажить семейной жизнью, а танцовщица от всего этого захотела бежать. Но, говорят, миллионер и танцовщица всё-таки остались друзьями, а Зингер мечтал, что однажды они всё начнут сначала, однако…
Айседора чувствовала себя счастливой: всё надоевшее позади, впереди новый творческий период, обещающий стать успешным, нужды и тревог нет, обожаемые дети – Дердри и Патрик – с ней! Правда, сейчас они отправились на автомобильную прогулку…
Через некоторое время шофёр придёт к ней посеревший, неузнаваемый: «Госпожа Дункан… Ваши дети… Они мертвы…» Во время прогулки машина заглохла, водитель вышел, принялся заводить мотор вручную, а машина вдруг рванула с места и упала в реку. Няня и дети утонули, а водителю оставалось только принести хозяйке ужасную весть.

Как она жила потом, она толком не помнила. Приходили какие-то люди, пытались её утешить, а ей всюду мерещились дети, и однажды она увидела: они идут по пляжу и заходят в воду. Она бросилась за ними, но какой-то молодой мужчина зачем-то спас её. Она забилась, рыдая, в его объятиях, а потом стала умолять, чтобы он действительно спас её, подарив ей ребёнка. Мужчина, хотя и был женат, не отказал несчастной в просьбе. Осознав через некоторое время, что беременна, Айседора наполнилась надеждой. Но судьба и на этот раз не собиралась явить милосердия – появившийся на свет мальчик умер буквально через несколько часов.
Друзья и родные поддерживали Айседору как могли, и кому-то удалось убедить её, что нужно вернуться к танцам – её призванию, тому, ради чего она на самом деле жила, и просили не бросать детей – её учеников. И она вернулась.

 

А ещё через несколько лет начался финальный виток её жизни, который условно можно назвать «русским». Об этой части биографии Айседоры Дункан написано много, поскольку он связан с её приездом в Советскую Россию, с её планами основать у нас танцевальные школы, где она собиралась из обездоленных детей вырастить новое поколение удивительных и гармоничных людей. А ещё, конечно, это был период её бурного романа с Сергеем Есениным, который в миг попал под чары неистовой Айседоры, хотя она уже была не столь изящна и не так молода. Айседора же встретила очередные светлые кудри и снова не устояла.
Злословие, зависть, шпионаж окружали их отношения сплошной стеной, а им и так, в силу одних только темпераментов, оказалось непросто. Но, видимо, всё-таки это была любовь, и Есенин даже в своём «Чёрном человеке» писал: “Был он изящен, к тому ж поэт, хоть с небольшой, но ухватистой силою, и какую-то женщину, сорока с лишним лет, называл скверной девочкой и своею милою…” Только зря Айседора думала, что остывающие чувства вспыхнут снова от смены обстановки, что «несносный мальчишка» станет иным за границей. После короткого периода любопытства Есенин почувствовал себя чужим, превратился из знаменитого поэта в «спутника Дункан», он скучал и не мог писать стихи, что очень пугало его. В итоге, после долгих взаимных терзаний, Айседора вернула последнюю любимую «золотую голову» в Россию, а сама отправилась в Париж.
Больше они не увиделись. По возвращению Сергей успел закрутить несколько романов, родить сына, жениться на внучке Льва Толстого – Софье, развестись и погибнуть.

Поверить в его смерть ей было очень тяжело. Но жизнь шла дальше, время, как могло, врачевало раны, а насущное требовало внимания. Да, Айседора стала известна, да, она внесла свою лепту в развитие искусства Терпсихоры, но стабильности всё это не принесло, и в 50 лет, так же как в 5, 15, 25 и всегда, ей самой нужно было думать о хлебе насущном… А это особенно нелегко после поездки в СССР, когда на тебе словно бы полощется красный шарф с надписью-клеймом: “большевичка” на одном его конце, “коммунистка” – на другом.
Правда, судьба подарила ей новую любовь – не златокудрую, но молодую и горячую. Бенуа Фалькетти, как и Айседора, любил скорость и с удовольствием катал возлюбленную.
В тот раз он только стронул с места автомобиль, а великая танцовщица, минуту назад севшая рядом с ним, уже была мертва. Все, кто хоть мельком слышал эту историю, знают, что любимый шарф Айседоры Дункан – длинный и красный – намотался на колесо и в одно мгновение сломал шею знаменитой танцовщице.