Где культура в преддверии записи лайв-альбома группы 16 июня в YOTASPACE взяла интервью об андеграунде, безумных историях, драках, алкоголе, хип-хопе и русской эстраде.

ГК.: Представьтесь так, чтобы читатель сразу понял, что он сейчас будет читать.

Саша (далее С.): Мы не то, чем кажемся. Нужно быть готовым к эпатажным и пафосным фразочкам, которые на самом деле окажутся либо неправдой, либо шуткой, либо вообще не пафосными, но, блин, они так звучат, с этим ничего не поделаешь. “Принципиально не лживые”. Но пошутить любим.

ГК.: Типичный день Jack Wood.

С.: Обычно весь этот день проходит на таком, как мне кажется, хорошем нервячке. Мы друг друга раздражаем вообще нормально (смеется). Грубо говоря, что произойдет завтра утром, когда мы проснемся все вместе?  Мы будем бесконечно жаловаться и ныть, может быть некоторые начнут искать таблеточки аспирина, мы будем спорить, кто пойдет первый в душ, потому что после Коляна идти в душ невозможно, он заливает все водой. Потом мы будем все сидеть, курить на балконе и жаловаться, что солнце, вылезло, буэээ.. как вампиры.

ГК.: Самая безумная история, которая происходила с Jack Wood.

С.: Их много…непросто вспоминать “на заказ”… Мы однажды очень весело познакомились с группой “Pompeya” на Золотой Горгулье. Они предложили нам вместе забухать, а мы уже были готовенькие. И очень долго один из них мне втирал, что мы похожи на Crystal Castles. В итоге я рассердилась и спросила, слушал ли он нас. Он сказал, что нет. Я сказала “так какого *** [черта – здесь и далее слова под звёздочками заменены другими, менее красноречивыми аналогами. Курсив – автора.  — Прим. ред.] ты сравниваешь нас с Crystal Castles”. А он: “ты просто похожа внешне на их вокалистку”. Я говорю: “вы тоже похожи на *** [гомосексуалов], но я же не сижу и не залечиваю вам сорок минут, что вы *** [гомосексуалы]”. Вокалист очень оскорбился и сказал: “я не *** [гомосексуал], вот моя девушка, я с ней целуюсь весь вечер!”  Я говорю: “с ней может кто угодно целоваться вообще”. Она это восприняла на личный счет – притянула меня и поцеловала… В этот момент наш (на тот момент) менеджер вылез на стол, снял трусы и закричал: “ВОТ ВАМ ДЕВОЧКА-ПОМПЕЯ, ВОТ ВАМ ДЕВОЧКА-ПОМПЕЯ!”. Они попытались стащить его со стола с криком, что сейчас ему придется покинуть это заведение. Они не пили стоявший на столе вискарь, потому что там было горлышко сколото, а нас это никогда не останавливало. В итоге, пришел Чак с A-One и они позвали нас ехать с ними в другой клуб.. Мы сказали, что у нас нет бабла и мы не поедем дальше никуда. Они дали нам денег на такси и уехали. Я посмотрела на ребят – они бледные стояли в углу возле 16 Тонн (Клуб в Москве. — Прим. ред). Стало понятно, что мы уже ни в какой клуб не поедем и на эти деньги мы просто уехали домой.

ГК.: Денис, когда в последний раз дрался? Расскажи.

Денис: Пару лет назад. Да там особо что рассказывать? Чувак меня оскорбил – я сломал ему нос. На этом все закончилось.

ГК.: Самый безумный подкат от фанатки.

Д.: Ты знаешь, меня бог упас. (смеется)

ГК.: Вообще? Я не верю.

Д.: Ну, не вообще, но… Я человек довольно отталкивающий и ко мне не каждая отважится подкатить, поэтому это никогда не заходит дальше того, насколько я позволяю этому зайти.

ГК.: Когда был ближе всего к смерти?

Д.: Это было больше 10 лет назад.. После операции была остановка сердца – десять минут. Я очнулся через три дня в реанимации. Вот, собственно, и все. Мне дико повезло, обычно после этого необратимые повреждения мозга и все ожидали, что я проснусь овощем.

ГК.: Клиническая смерть?

Д: Да. Теперь у меня память не работает как полагается. Все сильно смешивается. Мне тяжело вспомнить то, что было вчера – все очень странно с памятью. Поэтому я постоянно веду дневник – то есть я тот чувак, который постоянно ведет дневник и все записывает.

ГК.: Саша, когда ты последний раз дралась?

С.: Дралась? (пауза)…а когда ты бьешь кулаком хорошо так, по лицу, но по просьбе – это считается?

ГК.: Расскажи.

С.: Да была дурацкая ситуация, за которой последовал диалог : “ты че, хочешь по *** [лицу] получить?” – “Да, может и хочу”. Ну и получил. Поднялся потом с пола и довольный сказал: “у меня аж ***!”.

ГК.: Самый безумный подкат от фаната? Или самый запомнившийся. Самый романтичный.

С.: Из-за своей непринужденности в общении, я не замечаю на самом деле, подкатывают ко мне или нет. Прикольно, когда из зала кричат в порыве чувств какие-нибудь откровенные вещи…

ГК.: Самое откровенное, что кричали?

С.: “Саша! Я стала лесбиянкой”, например (уже знаменитая история, которая была в Питере) ..или “я хочу от тебя детей” – это смешно. Один чувак кричал “я б тебя ***, я б тебя ***”, а потом подошел после выступления и говорит: “это я кричал, что я бы тебя ***”.  Ну и что тут ответить? Я говорю: “ну молодец, к тебе поедем или ко мне?” И он завис прямо очень жестко, растерялся! Смотрит на меня такими испуганными глазами, пришлось объяснить, типа “да ладно, не пугайся, я пошутила”.

ГК.: Когда на прошлом концерте в Питере на сцену вылезли девочки и начали друг с другом заниматься всякими непотребными вещами, как ты к этому отнеслась?

С.: Да нормально, я всегда к этому отношусь позитивно. Почему нет? Они же не делали ничего плохого. Они делали приятные вещи, как для людей, так и друг для друга. Единственное – все должно быть в меру. Если ты хочешь вылезти на сцену и поугорать, то ты поугорай и иди обратно.

ГК.: Саша, ты победила на телевизионном конкурсе в шесть лет. Как тебя угораздило?

С.: Да, это была мамина давняя мечта. Как она уверяет, я еще не умела ходить, но я уже танцевала и пела. Она старательно всегда поддерживала все мои творческие начинания. С шести лет так и выступаю всю жизнь.

ГК.: Что такого неожиданного случилось, что ты поменяла направление?…

С.: Ой, это не было неожиданным. Мне же не вчера было шесть лет. Все шло своим чередом, но постепенно я наелась этой эстрады, этих глупых правил…Мне было стыдно и лет в двенадцать я поняла, что мне стремно петь под фонограмму, хочу петь вживую. А так делать нельзя, с живым звуком работать сложнее, все работали под фонограмму. Но это, конечно, лишь одна из многих причин.

ГК.: Из ваших предыдущих интервью: “что происходит с роком сейчас в России? *** [приобретает гомосексуальный оттенок]”, “меня больше всего раздражает волна пост-панка из Сибири, полезли как тараканы”… Вы вообще известны тем, что в интервью можете *** [поругать] современную музыку. Три худших группы в России сейчас?

Д.: Ты представляешь, насколько тяжело будет выделить?

С.: Включая даже эстраду?! я стараюсь держаться подальше от всего, что там происходит. Мне хватает того, что если включается внезапно телевизор, какой-нибудь музыкальный канал, я могу подвиснуть на пятнадцать минут с открытым ртом, потому что я не верю реально, что сейчас это популярно среди молодежи, вот этот набор слов, вот эти вот малолетние рэперы, которые такую ахинею вообще несут, это просто *** [кошмар] полный. Совсем недавно, на днях, я услышала группу Буерак (российская рок-группа — Прим. ред.), все пыталась угадать, какая рифма будет следующей, потому что я была уверена, что в лесу он запнется об колбасу, а он запнулся об березУ. Это шедевры.

Д.: Я на самом деле тоже не так уж много знаю этих групп.

ГК.: “Живут в своем загоне и ради бога”?

С.: Да это мы живем в своем загоне.

ГК.: Есть мнение, что Киркоров и Билан, например, как музыканты – дай бог им здоровья, но как профессионалы они очень крутые – то, как они подходят к лайвам, записи и прочее. Можно ли ценить артиста только за его профессионализм?

Д.: Абсолютно нет.

ГК.: Почему?

Д.: Ну смотри какое огромное количество музыкантов-технарей, которые способны сыграть все, что угодно. Это к музыке никакого отношения не имеет. В итоге им приходится играть в кавер-бандах…

ГК.: Киркоров же не играет в кавер-банде.

С.: Я тебя умоляю, он сам по себе ходячая кавер-банда на Таркана и прочую *** [музыку], которую он исполняет. Мне кажется лучше не быть каким-то сверхпрофессионалом, но толкать нечто более эстетически приятное и вообще глубокое. А так, какой смысл? Тот же Дорн – у него сейчас все поднимается, поднимается уровень музыки, клипов, исполнения, всего. Качество – да, это все есть, это все на лицо, но меня не покидает то, с чего он начинал…  То есть ты начинаешь задумываться: “то есть чувак наверняка начинал осознанно с дерьма, чтобы на нем заработать, а потом уже на эти деньги делать начал попытки того, что он действительно хотел делать”.  Либо просто пытается угодить модной волне… Это самая знаменитая схема, которую предлагали мне еще десять лет назад всякие продюсеры. Но невозможно полноценно уважать артиста, когда ты знаешь, что изначально он делал вот это вот дерьмо. Я в семнадцать лет приводила пример, что вот была такая певица Максим, которая меня явно тогда раздражала, раз я приводила ее в пример. Я всегда говорила: “все знают, что Максим это дно, и если сейчас она возьмет и выпустит джазовый альбом, неужели все будут слушать его и  говорить “Боже мой, Максим, оказывается, такая талантливая”? Нет, все равно ее этот бэкграунд никуда не денется, это все равно будет Максим. Это выбор каждого, кто-то действительно выбирает такой путь. Может быть, добивается успеха. Но успех является чем-то очень субъективным. Да и кому вообще интересно наше мнение обо всем этом?

ГК.: Зашел я, Саша, на твою страницу в фейсбуке. Там первая же надпись на заставке: “WE ARE UNDERGROUND”. Вы всегда хотели быть андеграундом или так просто получилось?

С.: Мы всегда хотели и хотим… Ну, по крайней мере я очень сильно боюсь обратного.  Такое бывает, что слава приходит неким естественным путем. Ты же хочешь развиваться, а по логике вещей ты по пути из этого андеграунда выбираешься на свет, потому что иначе куда тебе еще под этой землей двигаться, если не наверх?

ГК.: Я почему спрашиваю – я узнал о вашем концерте из рекламы в вк. Потом увидел рекламу в инстаграме. Как можно быть андеграундом, рекламируясь в соцсетях?

Д.: Понимаешь, это вопрос очень субъективный. Вот хороший вопрос: “андеграунд по отношению к чему?” Андеграунд по отношению к российской действительности или зарубежной, например? То есть ты андеграунд для России? По отношению к эстраде ты андеграунд? Дорн тоже андеграунд по отношению к российской эстраде.

С.: Да, серьезно?

Д.: Ну, если посудить так, то да. Грибы (муз. группа, основанная в Киеве в 2016 году — Прим. ред.) – это тоже андеграунд по отношению к Киркорову или к Стасу Михайлову.

С.: Ну не знаю. Нет. Они едины.

ГК.: Вы же далеко не единственные претенденты на андеграунд – не в плохом смысле. Например, вы прекрасно знаете, что у нас бум российского хип-хопа, позиционирующего себя как андеграунд.

Д.: Потому что само понятие это подразумевает не то, что ты не вкладываешься в рекламу, играешь в маленьких залах, забиваешь на деньги и все такое. Это подразумевает, что ты делаешь такую музыку, которая нравится только тебе. Ты не меняешь свою концепцию, звучание и так далее под влиянием потребностей общества, потребностей слушателей. Это тебя не меняет. Ты остаешься честным перед собой, перед слушателем, перед всеми остальными. Если ты, будучи честным перед собой и перед всеми остальными, пробиваешься куда-то выше, чем клубы на триста человек, это не значит, что ты перестал быть андеграундом. Я это вижу так. Есть прецеденты, когда звезды начинали с чего-то небольшого, и их любили за это, а потом, когда они стали известны, некоторые фанаты от них отвернулись, сказав, что они продались. То есть вы обвиняете музыканта в том, что он нашел успех в своей музыке.

С.: Хотя сами слушатели этот успех принесли.

Д.: Да. “Вот я любил эту группу, когда она собирала триста человек, а вот тысячные залы – это уже не то”. Это очень странная позиция, по-моему. Хотя она имеет место быть.

ГК.: Каково быть рокерами в стране, где главной молодежной музыкой и главным претендентом на андеграунд стал хип-хоп?

С.: Мне кажется, если ты не просто придумал, что ты есть часть некой субкультуры – (о чем вообще странно говорить в 2017 году, учитывая, что субкультур как таковых уже не осталось, все смешалось, каждый может быть кем угодно) – если ты действительно являешь собой некий образ, который люди для своего мыслительного удобства называют “это рок-н-ролльный образ жизни” – в любом случае тебе будет *** [плохо]. Неважно, популярно ли это в стране, в которой ты сейчас находишься. Если ты будешь вести такой образ жизни, тебе будет *** [плохо]. Вечные отхода или похмелье…

Д.: Это все относительно того, как ты себя воспринимаешь. Если ты воспринимаешь себя в поле российском и сидишь и думаешь: “вот какое мое место на российской сцене?” – это один вопрос. Если ты воспринимаешь себя как нечто более глобальное, что мне кажется в рамках глобализации и всего прочего довольно логично, то ты уже смотришь совершенно иначе..

С.: Такие обсуждения сродни политике, только музыкальной. Вот у меня такое ощущение, что мы обсуждаем некую музыкальную политику. Это такая скука вообще. Будто мы депутаты, которые вышли от музыки и баллотируемся: “чуваки, голосуйте за нас, лайкайте нас, ходите на наши концерты” и все такое. Я вообще никогда не думаю о том, чем я являюсь на сцене. Это просто неверный, фейковый путь. Сразу видно группу, которые сели и искусственно придумали: “так вот, мы хотим вот так и эдак, что для этого нужно? что сейчас модно? давайте посмотрим, давайте будем как те, как эти, всего по чуть-чуть, и может мы станем кем-то”. И ты это видишь. Видишь, что они этим не горят. Совсем. Нет какого-то внутреннего нерва или искорки, они просто пытаются изобразить что-то из себя, да и длится обычно такое недолго. Вот и все.

ГК.: Двенадцать часов русского пост-панка или русского хип-хопа?

С.: (мгновенно) *** [черт], точно русского хип-хопа.

Д.: (долгая пауза) Пожалуй, да. Очень тяжелый выбор, но что поделаешь.

ГК.: Вы выросли в Томске. Там был мрачный тлен?

С.: И остался.

ГК.: Денис, самый мрак, который ты помнишь из Томска.

Д.: Слушай, я приехал в Томск года два назад. Проехался в маршрутке – а это такие пазики, социальная напряженность в максимальном накале. И вот я еду на маршрутке, выхожу на остановке, загорается зеленый свет светофора для машин. А мужик, который шел по дороге, был на середине перехода, он не успел. И вот он мешает машинам ехать. И из машины выходит чувак. И просто его сразу же бьет. Тот падает. Машине его объезжает и едет дальше. Я в этом рос, но за пару лет в Москве я от этого отвык.

ГК.: Отвык?

Д.: Отвык, реально. Для меня это было уже шоком.

ГК.: Это сильно въелось в личность?

Д.: Думаю да. С этого начался весь бунт, протест, который был – к этому окружению, к социальной напряженности. Жил я на Центральном рынке, а это злачное местечко в любом городе. Я все это видел постоянно.

ГК.: Если не конкретно про ситуацию с маршруткой – вот ты вернулся в Томск два года назад. Твои мысли?

Д.: Очень плохо. Я прилетел на неделю и после первого же дня хотел уехать максимально быстро. Я был готов брать новый билет. Это просто невыносимо. Очень скучно и очень тяжело.

ГК.: Сколько пробыл в итоге?

Д.: Неделю в итоге вытерпел. Просидел дома с родителями. И все, что ты можешь там делать – это пить. Много пить. Причем без причин.

ГК.: Какие у тебя отношения с родителями?

Д.: Отличные. Это мои лучшие друзья, они всегда меня поддерживали. Мне очень повезло с родителями. Просто дико повезло. Они развелись, когда мне было семь, у них свои семьи и у меня сводные братья, сестры. Мы все живем в разных городах, но это мои лучшие друзья, я постоянно с ними в контакте, они в курсе всего. И это очень большое подспорье.

ГК.: Самый большой *** [кошмар], который был на концерте?

Д.: Я ненавижу, когда подводит оборудование. У меня такое случается очень часто. Лопаются струны, перегорает какая-нибудь педаль, потому что мы заливаем ее водой, что-то еще непоправимое. Или если гитару ломаю, что например, было около года назад.

ГК.: Это из-за вас или из-за организации?

Д.: Это из-за всего. Фанаты, которые выпрыгивают на сцену и топчутся по педалборду (от англ. – pedalboard, устройство, на котором установлены гитарные педали со звуковыми эффектами — Прим. ред.), вырывают шнуры с корнями и все прочее. Сложно их обвинять – они угорали. Да и мы угорали, всем было весело.

ГК.: Саша, худшее, что было на концерте?

С.: Больше всего я разозлилась, когда мы выступали в Питере в клубе “Море”. И звукари (звукорежиссёры — Прим. ред.) очень разнервничались от того, что я бью микрофоном по сцене и так далее… Просто во время выступления они стали говорить в микрофон: “еще раз ты так сделаешь и я выключу весь звук”. Верх непрофессионализма! Такой отстой. Я пыталась вывести его хотя бы на некий эпатажный диалог, чтобы было смешно, зал поддержал… А он реально взял все и вырубил. И мы не смогли доиграть программу. Я пошла в гримерку и швырялась стульями, а группа Oligarkh (они играли перед нами) спрятались в уголок и смотрели огромными глазами. Все были недовольны, наезжали на организатора, а организатор вообще не при чем, на самом деле! Вот такие звукари бывают.

ГК.: А самое лучшее?

С.: Все остальные! Каждый раз – самый лучший. Почти.

ГК.: Читал в интервью Colta, что у вас была договоренность, связанная с лайв-альбомом и что-то с ней стало. Лайв-альбом будет?

Д.: Да.

С.: Мы постараемся сделать для этого все, что в наших силах.

ГК.: Вы вообще известны лайвами. Почему лайв-альбома не было раньше?

Д.: Ну, ты слушаешь лайв-альбомы?

ГК.: Да.

С.: Мы не ощущали в нем потребности. По сути, на лайвы нужно ходить, для того они и нужны, а не слушать их потом в записи…

ГК.: Что изменилось сейчас?

С.: Сейчас ничего не изменилось, просто мы находимся в той точке, когда тебе интересно попробовать то, от чего раньше ты, например, отказывался. А так же, появляется все больше людей, которые не могут лайвы посетить, просто потому что они далеко, например, в городах и странах, до которых мы еще не добрались.

Д.: Здесь комплекс причин, понимаешь. Мы решили записать видео лайва, видео требует хорошего звука, который нужно сводить, а значит, на руках у нас появится готовая запись.

С.: Почему бы тогда не сделать альбом для таких редких ценителей музыки, как ты?

Поучаствовать самому в записи первого лайв-альбома The Jack Wood можно 16 июня в клубе YOTASPACE.

Беседовал Илья Хромов

Фото: Оля Хумпа, Geometria.ru