Не «против гравитации». Выставка работ Андрея Пахомова
Недавно в стенах Нового музея завершилась выставка работ петербургского художника Андрея Пахомова (1947–2015) под названием «Против гравитации». Экспозиция, включавшая серию живописных торсов, которые художник создавал в последние годы жизни, оставила неоднозначное впечатление.
Если попытаться окинуть экспозицию единым взглядом (в значительной мере сделать это можно лишь в воображении ввиду разделенного пространства двух музейных залов), возникает образ своего рода хореографического действа, творимого чередой торсов, достаточно динамичного, таящего в себе потенциал перформативности. Обнаженные тела на полотнах художника изгибаются, вытягиваются, скручиваются, устремляются вперед, замирают – словно в некоем движении-танце. Они то силятся сохранить себя в пространстве, вещество которого им, по сути, чуждо, то пытаются тем или иным образом с ним взаимодействовать, то в изнеможении всецело ему поддаются. Так, каждое полотно, являя собой как бы отдельный кадр единого, живописно «схваченного» перформанса, формирует контекст для более выразительного звучания других полотен экспозиции.
Примечательно, что, экспериментируя с живописью, Пахомов все же продолжает оставаться в большей степени скульптором-графиком: его интересует работа именно с линией и светотенью, с помощью которых он моделирует различные положения тел в пространстве. Точные, достаточно простые линии силуэтов оказываются в буквальном смысле графичными и почти властвуют в изображении, пытаясь «уловить» фигуры в поле плоскостности. В то же время, линии фактуры, наложенные художником на холст, будто пастелью или карандашом, формируют светотеневые пятна, которые в итоге «лепят» объем обнаженных торсов. При этом яркие монохромные фоны некоторых картин лишь подчеркивают графическую природу гризайльных фигур, созданных художником.
Это сочетание умелого письма, связанного с традициями классического (в смысле и «образцового» академического, и собственного классического – античного) искусства, с хореографической «перформативностью» и неустойчивостью, апеллирующих к тенденциям современного искусства, формирует особый образ, который, с одной стороны, вполне вписывается в идею «против гравитации», выбранную авторами выставки в качестве названия для нее. Так, «гравитацией», преодолеть которую стремится Пахомов, может быть как собственно физическая гравитация, препятствующая абсолютной свободе тела в пространстве, так и духовная и идеологическая, выражающаяся в «затворах» академизма и некоторого диктата традиционной культуры в целом, которые налагаются на художника, нередко лимитируя его художественный опыт.
С другой стороны, при взгляде на работы Пахомова возникает впечатление, будто в них чего-то не достает. Подсказку, помогающую найти ответ на это смутное ощущение, дает само название выставки, предложенное кураторами – «Против гравитации», – которое в итоге оказывается не вполне убедительным по отношению к содержанию картин. Думается, в фигурах художника как раз не хватает того, что подразумевается под «против»: рельефной напряженности, «нерва», силы преодоления. Конечно, на подобную мысль легко возразить, например, тем, что Пахомов вряд ли стремился создать образы наподобие «Страшного суда» Микеланджело, хотя подчас торсы на его картинах как бы отзываются некоторым сходством с этими живописными «мраморными глыбами», вырастая своими могучими остовами из окружающего их пространства или же врастая в него. Очевидно, что природа образов российского художника принципиально иная. Так, фигуры итальянского гения в своем мощном величии и непоколебимом ренессансном равновесии создают образ монолитной устойчивости, внутренней целостности, которой не страшны никакие угрозы «гравитации». Человек Микеланджело подлинно оказывается «венцом творения»: он основной персонаж в драме мира, центром которого, по сути, является. По-другому складывается образность в торсах Андрея Пахомова, которые говорят об обратном: человек предстает чрезвычайно уязвимым в своей телесности, которая отнюдь не совершенна, как внутренне он сам несовершенен, раздроблен, мучим сомнениями и страхами.
Тем не менее, положения, которые мастер придает телам на своих полотнах (вытяжение, наклон, изгиб), естественным образом подразумевают определенную степень напряженности, даже там, где образ яснее всего артикулирует хрупкость, уязвимость, слабость. Ведь доля сопротивления, трепетной пульсации имплицитно присутствует и в хрупкости: мы с напряженным вниманием относимся к тому, что уязвимо – чтобы не повредить, не разбить, не нарушить. Можно сказать, что сами границы того, что хрупко, соприкасающиеся с пространством, обусловливают некую напряженную концентрацию сил вокруг этих самых границ.
Торсы Андрея Пахомова, при всей их выразительности, подчас пронзительности, все же не обладают достаточной силой преодоления гравитации – в образе чего бы она ни представала. Боримые ею, они словно лишь делают попытку сопротивляться, и, подобно глине, в действительности формуются ею. В этом отношении одним из наиболее удачных кажется торс, в изображении которого в большей степени ощущается экзистенция тела, которое на пределе сил сопротивляется изливающимся на него водяным струям. Каждый его сантиметр воспринимается словно «наэлектрилизованный» – силой, страданием, изнеможением, внутренней борьбой, показанной художником с помощью тонких изломанных линий и цветной фактуры, мерцающей контрастами света и тьмы.
Фото: Мария Харитонова
Однако в основном представленные на выставке полотна оставляют впечатление непоставленной точки, недостающего штриха, как бы не до конца проявленной творческой воли художника, взявшегося вступить в активный диалог с пространственной гравитацией. Линии показанных им тел, имея в себе изначальный импульс, постепенно его утрачивают, динамика будто затухает: Пахомов показывает несколько торсов, приникших земле. Возможно, эта серия полотен, созданная художником незадолго до кончины, являет образ взаимодействия с самой сильной из всех гравитаций, которая подводит черту под любым сопротивлением. И, может быть, некоторая недосказанность, отсутствие «последнего штриха» в торсах художника оказывается как нельзя более точной метафорой невозможности преодолеть подобную степень гравитации.
Текст: Мария Харитонова
Фото: предоставлены организатором, фотограф: Александр Шек
Теги: gdekultura_наши отчеты, Андрей Пахомов, где культура, Новый музей