130 лет со дня рождения Игоря Северянина
Взять на глазок театральности Александра Вертинского и сказочности Николая Гумилёва, добавить побольше дендизма и эгоцентризма Оскара Уйльда, не забыть «словоизобретательства» Льюиса Кэрролла, полумистического пафоса Мирры Лохвицкой да ещё чуть спорящих вкусов буржуазности и декаданса – и получится коктейль, весьма похожий на Игоря Северянина.
Или, как изначально придумал он сам – Игоря-Северянина, через дефис, поскольку, по его задумке, это было не «имя-фамилия», а двойное имя. Ну, знаете, как Жан-Жак или Луиза-Мэй.
Но это что! Знаете, каким был один из его первых псевдонимов? Граф Евграф д’Аксанграф! Но ещё раньше он печатался под своим настоящим именем – Игорь Лотарёв, которое получил от своих родителей, появившись на свет 130 лет назад.
А хотите знать, как звали Северянина критики и недоброжелатели? Самовлюблённым развратным божком, будуарной дешёвкой, убогим лидером эгофутуризма. Так, в основном, обзывались, конечно, мужчины, считая стихи Северянина пошлыми и слащавыми, и злились, не понимая, почему женщины за этим пафосным эгоистом идут табунами. Ревновали, в общем. А женщины обычно реагировали по-другому: даже те, кто в силу тех или иных причин не сбивались в табуны горячих поклонниц, сладко замирали от романтичности и красоты словес, льющихся из уст поэта. Разве что Анне Ахматовой Игорь Васильевич не нравился, как говорят, а вот Марина Цветаева в своё время о нём писала, используя «Поэт» с большой буквы и говорила: «Он один настоящий!..»
Брюсов, Бунин хвалили Северянина, Паустовский называл его манеру чтения магией, а Сологуб назвал юношу обладателем дара «лёгкой и радостной поэзии, сладчайшего утешения жизни». Маяковский же, знавший наизусть стихи Игоря Северянина и много выступавший с ним на совместных гастролях, позже стал обвинять друга в убогой манерности, уходе в буржуазный мир и прочая, прочая, прочая. Друзья-враги, они не только отбивали друг у друга женщин и спорили за внимание публики, но и конкурировали на знаменитых выборах “Короля Поэтов”, что состоялись в 1918 году. По итогам голосования короновали Северянина, а Маяковского, как вы можете догадаться, титул вице-короля нисколько не утешил, и он ещё долго буйствовал и ругался по этому поводу.
Ругал ли Северянина Лев Толстой, достоверно неизвестно. Одни говорят, что легкомысленные стишки с эротическим намёком великого старца рассмешили, а его разговор о крахе русской культуры, литературы и государства произошёл несколько позже и не был связан с творчеством Игоря Васильевича. А другие утверждают, что статья с гневными словами Льва Николаевича вроде «Какое дурновкусие!…», «Полюбуйтесь до чего дошли!..» и «Чую близкую гибель всего!..», появилась в прессе как довольно точное изложение его реакции на стихи Северянина. В любом случае, единственное, что можно сказать точно: статья была, и именно после неё 22-летний Северянин, что называется, проснулся знаменитым. Все захотели лично узнать, что такого возмутительного было в тех строчках. С тех пор публикация творений этого поэта и его «поэзовечера» стали золотой жилой для издателей и антрепренёров.
«Моя двусмысленная слава и недвусмысленный талант» – так говорил сам Северянин. А ведь ещё недавно ему приходил отказ за отказом, редкий журнал соглашался напечатать его стихи, только мама, сестра Зоя да возлюбленная Женечка-Злата с восторгом слушали его, верили в него. И вот настала его эпоха! Он всех окудесил, осеверянил! Публика, попривыкнув к его игре слов, к неологизмам, что так и сыпали из него, к необычной манере исполнения, больше похожей на пение, стала слушать Игоря Северянина внимательнейше, реветь одобрительнейше и чествовать верноподданейше! Даже многие из тех, кто вообще считал его стихи чушью, порой всё-таки признавали, что строчки Северянина способны околдовывать и зачаровать – стоит только на минутку позволить, и они подхватят вас, словно пенисто-кружевные волны и заставят вибрировать в такт им.
Сам же он был подхвачен волнами тех вечеров и ночей, из которых, как порой кажется, и состоял сплошь легендарный Серебряный век. Все атрибуты того времени и времяпрепровождения тоже довольно подробно описаны в произведениях нашего героя: от ананасов в шампанском и декадентских менестрелей до игривых или томных женщин в шелках и мехах. В определённом смысле, стихи его тоже – летопись времён, и вообще: чем жил, о том и писал.
Вот, к примеру, немалая часть его первых сборников была о другом – о русско-японской войне. Писал Северянин о том не только как патриотический юноша, разделяющий тревогу со всей страной, но и как тот, кто около года провёл на Дальнем Востоке, в том числе, в Порт-Артуре, из которого, волею судьбы, уехал всего за месяц до начала войны.
А как он там оказался? С отцом приехал. Василий Петрович Лотарёв получил назначение в Манчжурию и взял сына с собой. Проехать в поезде через всю страну было утомительно, зато и впечатлений накопилось тьма, особенно для юноши, видевшего прежде не так много: родной Питер, Петергоф, Царское Село, Стрельню, Гатчину да Череповец, да дядюшкину усадьбу под Череповцом. А тут, почитай, вся Россия от края до края!..
После такого даже в расставании родителей можно плюсы увидеть: то с матушкой пожил в любви и ласки, то с отцом – в путешествиях и испытаниях. Столько же отличий, видимо, было и между родителями, не смогли они ужиться. Василий Петрович, может, и не солдафон, но человек простой, из мещан. А Наталья Степановна – вдова, которую он взял с дочерью-подростком, из дворян – всё манеры, да искусства, да родня сплошь знаменитые деятели культуры: от знаменитого поэта Афанасия Фёта до театрального режиссёра Виктора Журова, прославившегося в Европе. В общем, слишком разными людьми были родители Игоря Северянина, и даже лучше, что они разъехались – ругань отца и матери никогда на пользу детям не идёт.
Правда, из-за этого большая часть детства и отрочества поэта прошла, как уже говорилось у дядюшки, под Череповцом да и в самом Череповце, где Игорь учился в реальном училище. Кстати, принято восклицать: «Северянин почти неуч! У него за плечами всего-то 4 класса реального училища!..» Но, господа, не надо ровнять реальное училище и, скажем, нынешнюю школу – в упомянутом училище вообще занимались лет 6, так что вполне себе среднее образование может быть засчитано. Кроме того, в отличие от простолюдинов, Игорь Лотарёв получил прекрасное домашнее обучение с помощью бонн, гувернанток и матери, и он всегда много читал, и в общем-то собирался поступать в университет, но не слишком-то спешил с этим, поскольку давно понял, что хочет заниматься только поэзией, а не государственной службой, на чём настаивала родня.
К счастью, в госслужащие Северянину не пришлось идти: его поддерживала любящая и мягкосердечная матушка, в его талант верила сестрица, в 1904-1905 годах потихоньку стали публиковать его стихи, посвящённые сражению при Цусиме и прочим событиям войны с Японией, а ещё через несколько лет появилась скандальная статья со словами Льва Толстого, и звезда Игоря-Северянина вспыхнула.
Необычность творчества и подачи, некоторая скандальность, связанная в том числе, с созданием эгофутуризма и славой ловеласа (кстати, донжуанский список этого поэта вовсе не так велик) служили нашему герою и на пользу, и во вред. С одной стороны в определённый момент он переплюнул всех коллег по популярности. С другой, рассуждения недоброжелателей о дурном тоне его произведений на какое-то время исказило восприятие творчества Игоря Северянина, заставило многих воспринимать его исключительно как манерного певца периода буржуазного упадка. А он был разным.
Вот, скажем, сколько у него строк, посвящённых весне, напоённой любовью и благоухающей сирени и вдруг, в противовес им:
Люблю октябрь, угрюмый месяц,
Люблю обмершие леса,
Когда хромает ветхий месяц,
Как половина колеса.
Люблю мгновенность: лодка… хобот-
Серп… полумаска… леса шпиц…
Но кто надтреснул лунный обод?
Кто вор лучистых тонких спиц?
Морозом выпитые лужи
Хрустят и хрупки, как хрусталь;
Дороги грязно-неуклюжи,
И воздух сковывает сталь.
Как бред земли больной, туманы
Сердито ползают в полях,
И отстраданные обманы
Дымят при блеске лунных блях.
И сколько смерти безнадежья
В безлистном шелесте страниц!
Душе не знать любви безбрежья,
Не разрушать душе границ!
Есть что-то хитрое в усмешке
Седой улыбки октября,
В его сухой, ехидной спешке,
Когда он бродит, тьму храбря.
Октябрь и Смерть — в законе пара,
Слиянно-тесная чета…
В полях — туман, как саван пара,
В душе — обмершая мечта.
Скелетом чёрным перелесец
Пускай пугает: страх сожну.
Люблю октябрь, предснежный месяц,
И Смерть, развратную жену!..
Или вот – всем хорошо известные строки: «Я – гений, Игорь Северянин…». Однако не все читали другое стихотворение Игоря Васильевича о себе:
Он тем хорош, что он совсем не то,
Что думает о нём толпа пустая,
Стихов принципиально не читая,
Раз нет в них ананасов и авто.
Фокстрот, кинематограф и лото —
Вот, вот куда людская мчится стая!
А между тем душа его простая,
Как день весны. Но это знает кто?
Благословляя мир, проклятье войнам
Он шлёт в стихе, признания достойном,
Слегка скорбя, подчас слегка шутя
Над всею первенствующей планетой…
Он — в каждой песне им от сердца спетой,
Иронизирующее дитя.
Ему столько людей завидовало, столько людей его боготворило, а он после революции против воли застрявший в Эстонии, постепенно терял оптимизм, нищал, всё чаще впадал в депрессию, не всегда записывал стихи, которые, как и прежде, лились замысловатой музыкой… Число поклонников таяло, возможность публиковаться и выступать постепенно стала напоминать ту, что была, когда Северянина почти никто не знал. Из хрестоматийного списка «Слава, деньги и женщины» до конца с ним остались только женщины, да и те чаще терзали, чем спасали. Он, перевалив всего за пятый десяток, покрылся таким количеством морщин, какое не всякому глубокому старику «выдают». Он пришёл к убеждённости, что попусту растратил данную ему жизнь, и умер от сердечного приступа в 54 года в тоскливом декабре начала Великой Отечественной войны.
Мы согласиться с тем, что он потратил жизнь зря, не можем. Игорь Северянин – неотъемлемая часть русской литературы, русской поэзии и представить Серебряный век без него невозможно.
Но это что! Знаете, каким был один из его первых псевдонимов? Граф Евграф д’Аксанграф! Но ещё раньше он печатался под своим настоящим именем – Игорь Лотарёв, которое получил от своих родителей, появившись на свет 130 лет назад.
А хотите знать, как звали Северянина критики и недоброжелатели? Самовлюблённым развратным божком, будуарной дешёвкой, убогим лидером эгофутуризма. Так, в основном, обзывались, конечно, мужчины, считая стихи Северянина пошлыми и слащавыми, и злились, не понимая, почему женщины за этим пафосным эгоистом идут табунами. Ревновали, в общем. А женщины обычно реагировали по-другому: даже те, кто в силу тех или иных причин не сбивались в табуны горячих поклонниц, сладко замирали от романтичности и красоты словес, льющихся из уст поэта. Разве что Анне Ахматовой Игорь Васильевич не нравился, как говорят, а вот Марина Цветаева в своё время о нём писала, используя «Поэт» с большой буквы и говорила: «Он один настоящий!..»
Брюсов, Бунин хвалили Северянина, Паустовский называл его манеру чтения магией, а Сологуб назвал юношу обладателем дара «лёгкой и радостной поэзии, сладчайшего утешения жизни». Маяковский же, знавший наизусть стихи Игоря Северянина и много выступавший с ним на совместных гастролях, позже стал обвинять друга в убогой манерности, уходе в буржуазный мир и прочая, прочая, прочая. Друзья-враги, они не только отбивали друг у друга женщин и спорили за внимание публики, но и конкурировали на знаменитых выборах “Короля Поэтов”, что состоялись в 1918 году. По итогам голосования короновали Северянина, а Маяковского, как вы можете догадаться, титул вице-короля нисколько не утешил, и он ещё долго буйствовал и ругался по этому поводу.
Ругал ли Северянина Лев Толстой, достоверно неизвестно. Одни говорят, что легкомысленные стишки с эротическим намёком великого старца рассмешили, а его разговор о крахе русской культуры, литературы и государства произошёл несколько позже и не был связан с творчеством Игоря Васильевича. А другие утверждают, что статья с гневными словами Льва Николаевича вроде «Какое дурновкусие!…», «Полюбуйтесь до чего дошли!..» и «Чую близкую гибель всего!..», появилась в прессе как довольно точное изложение его реакции на стихи Северянина. В любом случае, единственное, что можно сказать точно: статья была, и именно после неё 22-летний Северянин, что называется, проснулся знаменитым. Все захотели лично узнать, что такого возмутительного было в тех строчках. С тех пор публикация творений этого поэта и его «поэзовечера» стали золотой жилой для издателей и антрепренёров.
«Моя двусмысленная слава и недвусмысленный талант» – так говорил сам Северянин. А ведь ещё недавно ему приходил отказ за отказом, редкий журнал соглашался напечатать его стихи, только мама, сестра Зоя да возлюбленная Женечка-Злата с восторгом слушали его, верили в него. И вот настала его эпоха! Он всех окудесил, осеверянил! Публика, попривыкнув к его игре слов, к неологизмам, что так и сыпали из него, к необычной манере исполнения, больше похожей на пение, стала слушать Игоря Северянина внимательнейше, реветь одобрительнейше и чествовать верноподданейше! Даже многие из тех, кто вообще считал его стихи чушью, порой всё-таки признавали, что строчки Северянина способны околдовывать и зачаровать – стоит только на минутку позволить, и они подхватят вас, словно пенисто-кружевные волны и заставят вибрировать в такт им.
Сам же он был подхвачен волнами тех вечеров и ночей, из которых, как порой кажется, и состоял сплошь легендарный Серебряный век. Все атрибуты того времени и времяпрепровождения тоже довольно подробно описаны в произведениях нашего героя: от ананасов в шампанском и декадентских менестрелей до игривых или томных женщин в шелках и мехах. В определённом смысле, стихи его тоже – летопись времён, и вообще: чем жил, о том и писал.
Вот, к примеру, немалая часть его первых сборников была о другом – о русско-японской войне. Писал Северянин о том не только как патриотический юноша, разделяющий тревогу со всей страной, но и как тот, кто около года провёл на Дальнем Востоке, в том числе, в Порт-Артуре, из которого, волею судьбы, уехал всего за месяц до начала войны.
А как он там оказался? С отцом приехал. Василий Петрович Лотарёв получил назначение в Манчжурию и взял сына с собой. Проехать в поезде через всю страну было утомительно, зато и впечатлений накопилось тьма, особенно для юноши, видевшего прежде не так много: родной Питер, Петергоф, Царское Село, Стрельню, Гатчину да Череповец, да дядюшкину усадьбу под Череповцом. А тут, почитай, вся Россия от края до края!..
После такого даже в расставании родителей можно плюсы увидеть: то с матушкой пожил в любви и ласки, то с отцом – в путешествиях и испытаниях. Столько же отличий, видимо, было и между родителями, не смогли они ужиться. Василий Петрович, может, и не солдафон, но человек простой, из мещан. А Наталья Степановна – вдова, которую он взял с дочерью-подростком, из дворян – всё манеры, да искусства, да родня сплошь знаменитые деятели культуры: от знаменитого поэта Афанасия Фёта до театрального режиссёра Виктора Журова, прославившегося в Европе. В общем, слишком разными людьми были родители Игоря Северянина, и даже лучше, что они разъехались – ругань отца и матери никогда на пользу детям не идёт.
Правда, из-за этого большая часть детства и отрочества поэта прошла, как уже говорилось у дядюшки, под Череповцом да и в самом Череповце, где Игорь учился в реальном училище. Кстати, принято восклицать: «Северянин почти неуч! У него за плечами всего-то 4 класса реального училища!..» Но, господа, не надо ровнять реальное училище и, скажем, нынешнюю школу – в упомянутом училище вообще занимались лет 6, так что вполне себе среднее образование может быть засчитано. Кроме того, в отличие от простолюдинов, Игорь Лотарёв получил прекрасное домашнее обучение с помощью бонн, гувернанток и матери, и он всегда много читал, и в общем-то собирался поступать в университет, но не слишком-то спешил с этим, поскольку давно понял, что хочет заниматься только поэзией, а не государственной службой, на чём настаивала родня.
К счастью, в госслужащие Северянину не пришлось идти: его поддерживала любящая и мягкосердечная матушка, в его талант верила сестрица, в 1904-1905 годах потихоньку стали публиковать его стихи, посвящённые сражению при Цусиме и прочим событиям войны с Японией, а ещё через несколько лет появилась скандальная статья со словами Льва Толстого, и звезда Игоря-Северянина вспыхнула.
Необычность творчества и подачи, некоторая скандальность, связанная в том числе, с созданием эгофутуризма и славой ловеласа (кстати, донжуанский список этого поэта вовсе не так велик) служили нашему герою и на пользу, и во вред. С одной стороны в определённый момент он переплюнул всех коллег по популярности. С другой, рассуждения недоброжелателей о дурном тоне его произведений на какое-то время исказило восприятие творчества Игоря Северянина, заставило многих воспринимать его исключительно как манерного певца периода буржуазного упадка. А он был разным.
Вот, скажем, сколько у него строк, посвящённых весне, напоённой любовью и благоухающей сирени и вдруг, в противовес им:
Люблю октябрь, угрюмый месяц,
Люблю обмершие леса,
Когда хромает ветхий месяц,
Как половина колеса.
Люблю мгновенность: лодка… хобот-
Серп… полумаска… леса шпиц…
Но кто надтреснул лунный обод?
Кто вор лучистых тонких спиц?
Морозом выпитые лужи
Хрустят и хрупки, как хрусталь;
Дороги грязно-неуклюжи,
И воздух сковывает сталь.
Как бред земли больной, туманы
Сердито ползают в полях,
И отстраданные обманы
Дымят при блеске лунных блях.
И сколько смерти безнадежья
В безлистном шелесте страниц!
Душе не знать любви безбрежья,
Не разрушать душе границ!
Есть что-то хитрое в усмешке
Седой улыбки октября,
В его сухой, ехидной спешке,
Когда он бродит, тьму храбря.
Октябрь и Смерть — в законе пара,
Слиянно-тесная чета…
В полях — туман, как саван пара,
В душе — обмершая мечта.
Скелетом чёрным перелесец
Пускай пугает: страх сожну.
Люблю октябрь, предснежный месяц,
И Смерть, развратную жену!..
Или вот – всем хорошо известные строки: «Я – гений, Игорь Северянин…». Однако не все читали другое стихотворение Игоря Васильевича о себе:
Он тем хорош, что он совсем не то,
Что думает о нём толпа пустая,
Стихов принципиально не читая,
Раз нет в них ананасов и авто.
Фокстрот, кинематограф и лото —
Вот, вот куда людская мчится стая!
А между тем душа его простая,
Как день весны. Но это знает кто?
Благословляя мир, проклятье войнам
Он шлёт в стихе, признания достойном,
Слегка скорбя, подчас слегка шутя
Над всею первенствующей планетой…
Он — в каждой песне им от сердца спетой,
Иронизирующее дитя.
Ему столько людей завидовало, столько людей его боготворило, а он после революции против воли застрявший в Эстонии, постепенно терял оптимизм, нищал, всё чаще впадал в депрессию, не всегда записывал стихи, которые, как и прежде, лились замысловатой музыкой… Число поклонников таяло, возможность публиковаться и выступать постепенно стала напоминать ту, что была, когда Северянина почти никто не знал. Из хрестоматийного списка «Слава, деньги и женщины» до конца с ним остались только женщины, да и те чаще терзали, чем спасали. Он, перевалив всего за пятый десяток, покрылся таким количеством морщин, какое не всякому глубокому старику «выдают». Он пришёл к убеждённости, что попусту растратил данную ему жизнь, и умер от сердечного приступа в 54 года в тоскливом декабре начала Великой Отечественной войны.
Мы согласиться с тем, что он потратил жизнь зря, не можем. Игорь Северянин – неотъемлемая часть русской литературы, русской поэзии и представить Серебряный век без него невозможно.
Наша подборка стихов в исполнении разных чтецов: vk.com/gdekultura
Теги: северянин