Ветер сквозь жизнь
Он родился в Десятый год новой эпохи, в Месяц Ветра, и если бы кому-нибудь тогда пришло в голову придумать новую систему гороскопа, то Ветер стал бы одним из главных символов его жизни. Ибо его постоянно подхватывали вихри исторических перемен, ветра странствий, бури чувств, сквозняки страстишек, ураганы творчества, дуновения нежности, шторма негодования от творящихся несправедливостей и прочая, прочая, прочая… Говорят даже, что пневмония, от которой он умер, случилась после того, как его продуло у раскрытого окна.
Вантоз (Месяц Ветра) – так в новом революционном календаре назывался период, соответствующий временному отрезку с 19 февраля по 20 марта календаря григорианского.
После Великой французской революции Новый год стали отмечать в день осеннего равноденствия, 7-дневные недели превратились в декады, а у каждого дня в году появилось собственное имя – в виде названий растений, животных, минералов и орудий труда. Власти рекомендовали нарекать детей в соответствии с названием дня, в который они появлялись на свет – примерно, как в том же православии в этом деле руководствуются святцами.
Немногие граждане Французской Республики следовали той рекомендации, но какое-то количество детей с именами Корова, Морковь, Ртуть, Топор и т.п. всё же появилось. Проще всего было родителям девочек, которым посчастливилось родиться в какой-нибудь «цветочный» день – действительно, почему бы не продемонстрировать верноподданнический настрой, назвав дитя Жасмином, Лилией или Ландышем?
Если бы родители нашего героя 215 лет назад поступили подобным образом, то в историю вошёл бы великий французский писатель Алатерн Гюго.
В общем-то, звучит неплохо, да и встречалось такое имя с древности, но поскольку в календаре подразумевалось растение крушина вечнозелёная, это, видимо, не очень понравилось Софи и Жозефу Гюго. У их старших сыновей были классические имена – Абель и Эжен, а тут раз – и Крушина?
Кроме того, Софи была убеждённой роялисткой, которая, несмотря на опасности и иные воззрения мужа, чихать хотела на все эти «революционные святцы». Нет уж, пусть будет Виктор!
Ветер Странствий подхватил маленького Виктора в родном Безансоне и носил 5 первых лет жизни малыша по извилистым маршрутам его родителей: Марсель, остров Эльба, Париж, итальянские Авеллино и Неаполь, испанский Мадрид и снова Париж…
Старшие братья Виктора регулярно оставались в каком-нибудь пансионе учиться, а младшенького родители, чей брак уже трещал по швам, возили с собой – туда, куда гнала отца военная служба и (или) туда, где считала нужным остаться матушка, которая следовала то за мужем, то за любовником.
Самые прекрасные прогулки у Виктора Гюго были в Италии, самая первая школа – в Испании, а первая любовь и первые шаги к славе состоялись во Франции.
Позднее всё, что он написал до 20-ти лет, наш герой называл глупостями и просил не принимать во внимание. Но 14-летний Гюго не мог и допустить, что когда-нибудь скажет подобное – он был уверен в своей одарённости, со дня на день ожидал, что на него обрушится известность, а если нет, то был готов без устали трудиться ради того, чтобы она поскорее уже на него обрушилась.
И стоит признать, что о юном даровании заговорили, когда оному дарованию было 15. Виктор тогда очень кстати горел идеями обожаемой матушки, выражал в стихах и одах свои монархические убеждения и тоску по дореволюционной Франции, за что и получал похвалы и награды от правящей верхушки, которая к тому времени снова стала имперской. Правда, отец и его друзья относились к юному поэту-монархисту с усмешкой, считая, что это пройдёт также, как проходят юношеские проблемы с кожей. Ну, и, в общем-то, они были правы.
Сам Гюго об этом однажды написал так: «Из всех лестниц, ведущих из мрака к свету, самая достойнейшая и самая трудная для восхождения – это следующая: родиться аристократом и роялистом и стать демократом. Подняться из лавочки во дворец – это редко и прекрасно. Подняться от заблуждений к истине – это ещё реже и ещё прекрасней…»
К слову, если у нас Гюго известен как прозаик, то на родине его помнят, прежде всего, как поэта и драматурга, а потом уж как общественного деятеля, прозаика и художника.
Матушка была довольна успехами младшего сына, и даже отец перестал настаивать на получении Виктором «серьёзного» образования. А неутомимый новоявленный литератор уже нашёл применение своему кипящему творчеству – он взялся выпускать литературное приложение к одной из парижских газет. Почти все материалы в этом издании – поэтические, прозаические, критические и пр. – выходили из-под пера одного Виктора, но под разными псевдонимами.
Следующий период не то что не способствовал творчеству, но увёл Гюго в лирику. Адель Фуше – о ней одной он писал, ей одной мечтал посвятить жизнь и грядущие успехи. Он знал возлюбленную с детства, но семья Адели её возможный брак с Виктором не одобряли, поскольку претендент на руку дочери ещё не встал на ноги. А матушка Виктора была против из-за того, что глава семейства Фуше был косвенно причастен к казни её любовника. Чтобы пресечь отношения, Адель даже увозили подальше от воздыхателя, но, по легенде, он, когда у него не было ни монеты в кармане, прошёл пешком 350 км ради того, чтобы взглянуть на любимую ещё раз и обменяться с ней парой слов.
Но вскоре всё изменилось – молодому поэту назначили приличное ежемесячное пособие от королевского двора, а матушка его умерла. Сын очень горевал по поводу кончины матери, но от личного счастья отказываться не собирался. Адель с Виктором поженились.
И тут начинается история, которую многие рассказчики подают как превращение невинного романтического юноши в неугомонного ловеласа, который не пропускал ни одной юбки до самой смерти в 83 года.
Не хотелось бы никого обеливать ради обеления, но молодые супруги совершенно не подходили друг другу по темпераменту, однако, при этом, именно Адель первая изменила, да ещё и с приятелем мужа, вхожим в их дом. Для Виктора это был сильнейший удар, ведь обманули те, кого он любил… Но он не ушел из семьи – традиционно, ради детей. Их ведь уже было четверо, не считая самого старшего – Леопольда, который не прожил и года.
Вторая любовь, вероятно, ещё более сильная, закружила Гюго в вихре через пару лет после того, как расстроилась семейная жизнь. Ему было уже за 30, он многого достиг на литературном и драматическом поприще, но оставался весьма робким и неуверенным в себе мужчиной. Ему оказалось непросто открыть сердце красавице актрисе Жульетт Друэ, однако чувства Виктора оказались взаимными. Разве это – не счастье?
И тут женщина опять изменила ему. Ну, как изменила… Прекрасная Жульетт была не только актрисой, но и куртизанкой – в театре платили очень мало, а ей нужно было содержать не только себя, но и дочь. А ещё у неё были гигантские долги, узнав сумму которых, даже неплохо зарабатывающий Гюго ужаснулся.
Измена и этой любимой что-то надломило в нём: с одной стороны он больше всего на свете хотел вернуть Жульетт – например, обменяв слово выплатить за неё долги на слово оставаться принадлежать только ему. Красавица с радостью приняла такие условия от возлюбленного, готового освободить её, но оказалась в заточении другого рода.
Первое время любовь Виктора явственно отдавала местью и тиранией – осознанно или нет, он обижал любимую, велел переселиться в маленькую мансарду, отказаться от роскошных нарядов, жить экономно и всегда в ожидании его прихода. Но Жульетт всё сносила терпеливо, она не просто была благодарна, она любила его, поэтому научилась спокойно относиться ко всему, в том числе, к его похождениям и уж тем более – к его времяпрепровождению с семьёй.
Она знала, что он смягчится, что снова именно ей принесёт переписывать начисто очередное своё сочинение, что к ней первой он прибежит хвастаться успехом или плакаться о провале, что летом они отправятся вместе в ставшее традиционным путешествие…
А однажды Жульетт Друэ воздала сторицей Виктору Гюго – она спасла ему жизнь.
Политические ветра во Франции продолжали менять направление, монархия, при которой писатель даже стал пэром, пала, а Гюго уже отлично понимал, что, как ни меняется ситуация наверху, народу лучше жить не становится.
И потому большинство его произведений – это призыв к милосердию и братству, они посвящены, в основном, горестям простых людей: «Я в своих книгах, драмах, прозе и стихах заступался за малых и несчастных, умолял могучих и неумолимых. Я восстанавливал в правах шута, лакея, каторжника и проститутку…»
Ну, и ещё он, как многим хорошо известно, спас Собор Парижской богоматери, который в XIX собирались снести, ибо сочли его «старомодным». Но после выхода одноимённого романа Гюго к этому храму хлынул такой поток любопытствующих, что снести Нотр-Дам стало также неразумно, как убить курицу, несущую золотые яйца.
Так вот, спаситель собора, заступник нищих и убогих, защитник приговорённых к смертной казни имел серьёзный общественный вес и рупоры в виде газетных публикаций, поэтому-то к нему и обратился племянник Наполеона I – Шарль Луи Наполеон, который с самой юности очень-преочень хотел заграбастать верховную власть. Он даже долго плёл заговоры, придумывая, как бы её захватить, а потом его осенило!..
Он пригласил для беседы Гюго и показал себя таким искренним, таким человеколюбивым и страдающим за свой народ, что наивный писатель поверил. Поверил и устроил блестящую предвыборную агитацию под условным слоганом «Гюго выбирает Шарля Луи!». Народ тоже поверил (ведь сам Гюго рекомендовал!) и избрал Шарля Луи Наполеона президентом Республики. Ох, как же пришлось об этом пожалеть всем и, в первую очередь, великому писателю и гуманисту.
Редкий законопроект проходил без активного участия депутата Законодательного собрания Гюго. Например, рассматривали указ о народном образовании, которое решили поставить под надзор католической церкви, и наш герой тут же обвинил сторонников такого закона в стремлении «поставить иезуита повсюду, где нет жандарма». Но скоро все прения прекратились – Шарль Луи устранил законодательную власть, потом установил авторитарный полицейский режим, а затем провозгласил себя императором Наполеоном III.
Тогда Гюго стал одним из организаторов народного восстания и отправился на баррикады, хотя за его голову уже назначили награду.
Тем временем Жульетт сумела, подключив старые знакомства, оформить поддельные документы и вывезти Виктора из Франции. Сначала они отправились в Бельгию, потом на один из островов в проливе Ла-Манш – Джерси, а ещё через несколько лет – на соседний остров Гернси.
Семья Гюго, изгнанная из Франции, присоединилась в нему, отчего спасительнице Жульетт снова пришлось отселиться. Но на Гернси Виктор смог купить дом, а её поселил по соседству, и в те годы непременной частью его строжайшего режима были воздушные поцелую в сторону окон Жульетт и ежедневная прогулка с ней по живописным местам острова.
Своим долгом Гюго считал постоянную финансовую помощь таким же изгнанникам, как и он, но менее везучим – ведь он-то продолжал писать и публиковаться. Кстати, эти траты на чужих людей, да и сама и жизнь на тихом острове не нравились его родным.
Лет через 5 после отъезда Гюго, Наполеон III изволили амнистировать мятежного писателя, но амнистированный заявил, что вернется на родину лишь тогда, когда туда вернется свобода. А падения режима пришлось ждать ещё почти 15 лет, хотя если бы не грянула Франко-прусская война, во время которой император Луи попал в плен, ещё неизвестно, как бы всё обернулось.
Но что увидел Гюго во Франции после переворота? Те же дрязги, борьбу за власть и нищету простого народа. Его с восторгом встречали на улицах, но временное правительство попросту игнорировало. Тот, кого называли совестью Франции, пытался как-то примирить соотечественников, писал воззвания ко всем участникам Франко-прусской войны, отдавал гонорары на отливку новых орудий и на помощь неимущим, терпеливо сносил тяготы осады и кормил бедных детей, вспоминая своих…
Своих оставалось только вспоминать, ведь безжалостный ветер времени унёс почти всех: любимая старшая дочь утонула совсем молоденькой, только-только выйдя замуж, обоих сыновей в начале 1870-ых одного за другим унесли тяжёлые болезни. Их смертей уже не увидела жена Гюго – Адель, она умерла ещё в 1868.
Виктор занимал себя общественной деятельностью и находил некоторую отраду только в маленьких внуках – Жанне и Жорже. А потом ему привели ту, которая выглядела как безумная нищенка, и эта оборванная сумасшедшая была его некогда прекрасной младшей дочерью Аделью, чья психика всегда внушала беспокойство.
Адель бежала вслед за офицером, которого она встретила и полюбила ещё на острове в Ла-Манше и за эти годы совершенно помешалась. Ошарашенному отцу только и оставалось, что найти для дочери подходящее заведение, где несчастная, судя по всему, прожила ещё больше 40 лет.
Со стороны последние годы жизни Гюго кажутся блистательными – он окружён почитанием и со стороны народа, и со стороны официальных властей, он сказочно богат благодаря бесконечным переизданиям его книг, его 80-летие отмечено многотысячным шествием благодарной публики около его дома и сотым представлением его пьесы «Эрнани» – на этот раз с самой Сарой Бернар в главной роли.
Но у него пару лет назад уже произошло кровоизлияние в мозг, после которого он обычно мрачен и не может толком работать. А когда в 77 лет умерла и верная Жульетт Друэ, он и вовсе потерял смысл жизни, и протянул только два года – не успев прийти в себя после инфаркта, получил ещё и воспаление лёгких.
Хоронили Виктора Гюго – вопреки его завещанию – пышно и очень долго. Иначе не получилось, очень уж много – около миллиона – было желающих с ним попрощаться. Не воздушный вихрь, но плотный людской поток кружил в почтении около гроба с телом этого великого человека – того, кто был совестью Франции, кто оставил ей бесценное литературное наследие, кто своим трудом возродил и обогатил французский язык, кто умолял всех только об одном – милосердии и сострадании к ближнему: «Лечить зло, не ополчаясь против него гневом, а добром и милосердием – это будет просто и величаво…»
Теги: викторгюго, гюго, литература, отверженные, соборпарижскойбогоматери, франция