«Парень, в тебе что-то есть»
О нём говорят как о перфекционисте, который, получив роль, всегда работает над ней, как ненормальный. Труженик, трудяга, трудоголик – он пашет вот уже 50 лет, если считать от первой его успешной киноленты, а ведь до этого был ещё Бродвей, малозамеченные «кинопопытки» и вообще – целых 30 лет жизни. Ведь нынешний август стал 80-ым для Дастина Хоффмана.
Вообще, он планировал потратить своё трудолюбие и талант совсем на другое: его матушка была пианисткой, и, несмотря на то, что среди множества работ отца оказалась и разнообразная практика в знаменитой компании Columbia Pictures (в качестве ассистента художника-постановщика, декоратора и реквизитора), Дастин всё же пытался стать музыкантом.
Да, ему были интересны «голливудские» рассказы отца, да, он играл в школьном театре, да, он когда-то завидовал старшему брату, который во всём казался несравненно успешней – и в учёбе, и в том, что первым попробовал себя на сцене и в качестве статиста в кино… Но всё же Дастин музицировал каждый день и мечтал о карьере профессионального пианиста. Даже когда в 7-ом классе получил маленькую роль в спектакле «Рождественская песнь» по Диккенсу. Точнее, после этой постановки. Знаете ли, когда вам перепадает такое незначительное появление на сцене, вы вполне можете с энтузиазмом воспринять совет старшекласника: хочешь запомниться? Тогда выкинь какую-нибудь штуку! Например, крикни: «Храни нас всех Бог, чёрт побери!» Дастин послушался совета, крикнул. И был на следующий же день исключён из школы. Пришлось Хоффману искать другое учебное заведение.
Потом, постаравшись забыть о своём росте, брекетах и «одной из худших коллекций прыщей в Лос-Анджелесе», он вернулся к музыке, окончил среднюю школу и поступил в колледж, а затем – в Лос-Анджелесскую консерваторию, где планировал выучиться на музыканта. Говорят, что, спустя годы, он пожалел, что изменил той мечте, но в юные годы его вдруг стало привлекать актёрство, да так, что даже преподаватели советовали ему сменить учебное заведение.
И однажды Дастин снова послушался старших. Его ждали годы учёбы у разных преподавателей актёрского мастерства, переезд в Нью-Йорк, необходимость подрабатывать ради куска хлеба – в психиатрической клинике, в магазине игрушек, машинистом в редакции, гардеробщиком в театре…
Кстати, сначала в его профессиональной жизни появился театр, бродвейские постановки и только потом – кино. А один из театральных режиссёров как-то сказал ему пророческое: «Точно говорю тебе, парень, в тебе что-то есть. Хотя на то, чтобы люди поняли это, уйдёт много времени. Но ты всё равно добьёшься своего. когда тебе стукнет лет 30…»
И, действительно, фильм, с которого началась большая карьера Дастина Хоффмана – «Выпускник», где он играл юного студента – вышла на экраны, когда главному герою было уже 30.
«Я стал актёром по очень простой причине: просто упустил все возможности стать кем-то другим, например, джазовым пианистом…»
«Единственное удобство в том, чтобы быть знаменитостью — это возможность снять трубку и запросто позвонить другим знаменитостям…»
«Однажды я захотел приготовить для своей девушки фондю, но посудина каким-то образом взорвалась, и всё её раскалённое содержимое оказалось оказалось на полу, устроив пожар. Я кинулся на огонь и пытался, дурак, потушить его прямо руками. Ну, и, конечно, получил сильнейшие ожоги. Ещё большим идиотом я оказался потому, что отказался ехать в больницу, ведь у меня совсем скоро была премьера спектакля. В итоге из-за необработанных как следует ожогов я получил ещё и серьёзную инфекцию, и оказался запертым в больнице на целый месяц…»
«Вообще-то роль Бена Брэддока в «Выпускнике» была, вроде как, написана специально для Роберта Редфорда. Главный герой фильма, как и персонаж книги, должен был быть блондином-красавчиком, членом университетской команды по бегу. Я сразу сказал режиссеру Майку Николсу, что не подхожу для этой роли, но Николс убедил меня сниматься. А потом в газетах писали о «большом носе» и «высоком гнусавом голосе» героя, люди подходили к продюсеру и говорили: «Фильм отличный, жаль только, что вы промахнулись с выбором актёра на главную роль» или даже «Как вы могли занять этого смешного еврейского коротышку в роли Брэддока?..»
«Вспоминаю, как ходил на премьеры своих фильмов, где собирались важные шишки, которые в конце сидели так, словно случилось какое-то стихийное бедствие. Я считаю, что, по странному стечению обстоятельств, в те вечера в зале постоянно собрались не те люди…»
«Я не люблю Голливуд, но никогда бы не стал критиковать глав крупных студий. Почему? А только представьте: у вас ушло 65 миллионов долларов на кино, 60 — на печать копий, столько же на рекламу и столько же на всякие мелочи. Если бы я распоряжался многомиллионными фильмами, я бы лежал на полу и стонал от страха. Одна мелкая ошибка — и ты пыль…»
«Я жил в Золотой век Голливуда, но тогда мы сами не знали, что он был золотым…»
«Раньше большие студии обычно не снимали сериалов, и многим актёрам казалось, что они никогда не будут работать над сериалами. Сейчас у студий есть деньги, и они их распределяют иначе. Теперь гнать, снимая по 20 страниц сценария в день, необязательно. Студия оставляет тебя в покое, не вмешивается в работу, и ты делаешь сериал так, как того хочешь…»
«Завидую людям, которые могут просто любоваться закатом. Я, когда вижу закат, всегда думаю о том, как бы я его снял…»
«Однажды я спросил у Лоуренса Оливье, зачем он продолжает играть в таком преклонном возрасте. А он принялся орать: «Посмотри на меня! Посмотри на меня! Посмотри на меня! Я сморщенный старик, но я всё ещё в центре внимания!..»
«Когда меня загримировали для «Тутси», я, в общем-то, был доволен тем, что могу выглядеть как женщина, но поразился, что оказался недостаточно привлекательным. И тогда я сказал гримёрам: «Вы сделали меня похожим на женщину, а теперь сделайте меня красивой». Когда же гримёры развели руками, у меня случилось прямо-таки озарение! Я шёл домой и плакал. Потом мы разговаривали с женой, и я сказал, что обязательно должен сняться в этой картине. Она спросила: «Почему?», а я ответил: «Потому, что когда я смотрю на себя в зеркало, то думаю, что Тутси – интересная женщина. Но я знаю, что если бы я встретил Тутси на вечеринке, то никогда даже не заговорил бы с ней! Ведь она недостаточно привлекательна!..» Жена спросила: «В смысле?», и я пояснил: «Есть так много интересных женщин, с которыми я так и не познакомился, потому что у меня были просто-напросто промыты мозги!..»
«Первый развод – с моей первой женой Анной, балериной – был очень мучительный, болезненный для всех — и для нас с Анной, и для наших дочек, особенно младшей. А я как раз играл в фильме «Крамер против Крамера» и чувствовал себя тогда настоящим мазохистом…»
«Вы и не представляете, сколько мы знакомы с Лизой – моей второй женой. Моя мать дружила с бабушкой Лизы. И однажды, по просьбе бабушки Лизы, я играл на пианино на свадьбе её дочери. А та уже была беременна Лизой. Возможно, именно тогда моя будущая жена в меня и влюбилась. Хотя, когда Лизе было 10 лет, я как-то снова играл у них в гостях, и она танцевала под мой аккомпанемент. В тот день она поклялась своей бабушке, что непременно — как только подрастёт — выйдет за меня замуж. Но мне-то об этом она рассказала только в день нашей помолвки. Мы начали встречаться, когда мне было 43 года, а ей 22…»
«Как соблюсти баланс между семьёй и карьерой? Но ведь баланс – это 50\50, и редко кому-то удается добиться именно такого соотношения. А концепция «двое становятся единым целым» – вообще нереальна! Тем более что каждые лет примерно десять человек – и без того со своими взглядами, представлениями и привычками – меняется, хочет он того или нет. Однако пара на то и пара, чтобы ею оставаться. Всегда кто-то чем-то жертвует. И ещё для долгого брака нужно очень много обыкновенной удачи…»
«Нет работы тяжелее и сложнее, чем родительская. У меня шестеро детей, и я, как мне кажется, знаю, о чём говорю. Возможно, я слишком мягкий отец. Я всегда старался оградить их от трудностей, от всего — даже в летний лагерь не посылал, не говоря уже о том, чтобы поработать летом. Снимал в эпизодах в своих фильмах. Ни в чём не отказывал. Они вроде как считают себя счастливыми детьми, но иногда попрекают тем, что я слишком уж их опекал…»
«Я люблю рассказывать анекдоты. Мне кажется, они сродни поэзии, но удобнее, чем поэзия, потому что их гораздо легче понять…»
«Самое страшное для меня как для американца — это то, что в какой-то момент я вдруг ясно осознал, что для эффективного управления страной президентская администрация просто манипулирует человеческими страхами…»
«Опасайтесь конгрессменов и им подобных. После разговора с этими людьми ваша голова удивительным образом оказывается забита фантастическим мусором, избавиться от которого практически невозможно…»
«Я плохой эксперт — так что поправьте меня, если я ошибаюсь, — но мне кажется, что причина всех современных войн — это желание господства, деньги и нефть…»
«По-моему, в мире слишком много оружия…»
«Ценность искусства легко поставить под сомнение. Предположим, горит Лувр. В объятом пламенем зале две вещи — Мона Лиза и случайно забравшаяся сюда уличная кошка. А у вас есть время только на то, чтобы спасти что-то одно. Что вы выберете? Помню, когда мне было около двадцати, мы с друзьями часто обсуждали эту ситуацию. Только я не помню, что мы решили…»
«Бесконечность вещей, которую я вижу вокруг, великолепна. Поэтому я никогда не понимал такой вещи, как скука. Ты можешь быть подавленным, но откуда взяться скуке?..»
«То, что люди принимают за скуку, часто – просто неспособность отдаться целиком конкретному моменту жизни. Одно из преимуществ моего возраста — возвращение к детскому восприятию мира. Взрослые даже не видят того, что приводит в восторг детей. Это настоящее преступление…»
«Иногда, когда я смотрю на бездомных или на убийц, на простых мерзавцев или пьяниц, я вдруг начинаю представлять себе их младенческие фотографии. На этих фотографиях они такие же, как мы на наших фото. И то, что мы не выросли такими, как они, лишь удивительная, необъяснимая случайность…»
«Смерть прикасается к нам, когда мы смотрим на свои старые фотографии. Кто-то называет это воспоминаниями, но для меня это всегда было больше похоже на удар под дых, лишающий сил…»
«Я всегда пытался вести со смертью какую-то игру. Я говорил себе: «Чувак, ты ещё не прожил и половину жизни». Когда мне исполнилось 40, я сказал себе: «Ни фига, это – не половина». Когда мне исполнилось 50, я сказал: «Хорошо, сейчас я на середине пути». Когда мне исполнилось 60, я сказал своему тестю: «Знаешь, кажется, я начинаю чувствовать что-то вроде кризиса среднего возраста». А тесть сказал мне: «Среднего, чёрт возьми, возраста?! Дастин, а много ли ты знаешь 120-летних людей?..»
«Не так давно я прекратил активно сниматься. Куда-то делась искра, куда-то делся ток. Может, конечно, я напишу что-то. Или попробую что-то снять. Но я собираюсь делать это очень тихо…»
П. С. А вот что мы хотели бы вам предложить из фильмов Дастина Хоффмана: «Человек дождя», «Крамер против Крамера», «Тутси», «Маленький большой человек», «Последний шанс Харви» и «Ленни».
Теги: gdekultura_люди, аэльфман, где культура, голливуд, ДастинХоффман, цитаты_актёр