Меня интересует не так много вещей. Знают ли пули, кому предназначены? Есть ли затычка на дне океана? Что жокеи говорят лошадям? Что думают газеты, когда идут на папье-маше? Что чувствует дерево, растущее у эстакады? Когда земной шар перевернётся и стряхнёт нас со своей спины? Когда мы увидим смешанные браки между людьми и роботами. Действительно ли бриллиант — это уголь, у которого хватило терпения?..
В ночи, когда уснёт тревога,
И город скроется во мгле —
О, сколько музыки у бога,
Какие звуки на земле!
Кем же он был? Философом, утверждающим верховенство любви? Шутом Петрушкой, способным откалывать такие остроумные, язвительные, озорные штуки, на какие мало кто другой отважился бы? Или эдаким Фомой-неверующим – сомневающимся в устоявшихся постулатах, не верящим в неприкосновенную «святость» консервативных приёмов, нуждающимся в экспериментах, доказательствах, честно заявляющим о своих сомнениях?..
Разумеется, скорее рано, чем поздно один из таких романов закончился бы свадьбой. Но тут один приятель – богатый юноша, собравшийся дальше учиться живописи в Петербурге, позвал Моисея поехать с ним. Преодолев негодование родных, их нежелание расстаться с ним, подобрав брошенные рассердившимся отцом деньги и взяв добытое им разрешение на временное пребывание еврея в столице, юный художник утёр слёзы и отправился в путь.
Сначала в его жизнь вторгся огонь, а следом – вода. Медные трубы, хотя и позже, но, разумеется, тоже были.
А первым пришёл огонь – пожар, начавшийся 130 лет назад с дальней окраины города, ширился и рос, стремительно приближаясь к бедному дому, где рожала своего первенца маленькая, хрупкая жена селёдочника.
Если кому-то интересно, то имя «Станислав Никиреев» можно встретить не только в Третьяковской галерее, но и в Книге рекордов Гиннеса – в связи с тем, что этого великолепного художника, графика, офортиста в своё время чествовали как автора, уместившего максимум графических деталей на одном квадратном сантиметре.
– Заметьте, любезный доктор, — сказал я, — что без дураков было бы на свете очень скучно… Посмотрите, вот нас двое умных людей; мы знаем заранее, что обо всём можно спорить до бесконечности, и потому не спорим; мы знаем почти все сокровенные мысли друг друга; одно слово — для нас целая история; видим зерно каждого нашего чувства сквозь тройную оболочку. Печальное нам смешно, смешное грустно, а вообще, по правде, мы ко всему довольно равнодушны, кроме самих себя. Итак, размена чувств и мыслей между нами не может быть: мы знаем один о другом всё, что хотим знать, и знать больше не хотим; остается одно средство: рассказывать новости. Скажите же мне какую-нибудь новость.
Молодость — как тарелка, полная сластей. Люди сентиментальные уверяют, что хотели бы вернуться в то простое, чистое состояние, в котором пребывали до того, как съели сласти. Но это не так. Они хотели бы снова испытать приятные вкусовые ощущения.
Знаменитый американский художник-импрессионист Ричард Е. Миллер в своё время уехал учиться живописи в Париж. И это, знаете ли, заметно.
Человек, объявленный в своё время «главным русским романтиком» в живописи, был по папеньке французских кровей, а по маменьке – немецких. И, хотя вообще его семья считалась вполне обрусевшей, он только в 23 года, с высочайшего разрешения императора Александра I, смог русифицировать свою фамилию