«В первый день съёмок я слышал, как операторы, не скрываясь, решали, какой ракурс укоротит в кадре мой нос и вообще что со мной делать. А когда я уходил и случайно выронил из кармана монетку в один цент, кто-то поднял её и жалостливо протянул мне: “Возьми, малыш, боюсь, тебе может пригодиться…”»
Поэзия не развлечение и даже не форма искусства, но, скорее, наша видовая цель. Если то, что отличает нас от остального животного царства, — речь, то поэзия — высшая форма речи, наше, так сказать, генетическое отличие от зверей.
Почему мы навсегда ограничили себя пятью чувствами? Почему мы не можем когда-нибудь развить шестое? Или восьмое? Или двенадцатое? Разве мир не стал бы тогда совсем иным?Допустим, что с развитием шестого чувства уже исчезло бы понятие времени. Или пространства. Или смерти. Или страдания. Или морали. И уж, наверное, изменились теперешние понятия о том, что такое жизнь.
Однажды – несмотря ни на что – он почувствует, как развалится на части его прочный каркас; и когда он захочет ощутить каждое из своих сочленений, у него уже ничего не получится. Он поймёт, что у него больше нет определенной, точной формы, и сумеет смириться с тем, что потерял своё совершенное анатомическое устройство двадцатипятилетнего человека и превратился в бесформенную горсть праха, без всяких геометрических очертаний. В библейский прах смерти.
Может быть, тогда его охватит лёгкая тоска – тоска по тому, что он уже не настоящий труп, имеющий анатомию, а труп воображаемый, абстрактный, существующий только в смутных воспоминаниях родственников. Он поймёт, что теперь будет подниматься по капиллярам какой-нибудь яблони и однажды будет разбужен проголодавшимся ребенком, который надкусит его осенним утром.
«Публика в зале рыдала и бесновалась. Это был один из самых крупных моих успехов на сцене!..» — оценил свой балетный дебют Мстислав Ростропович. «Балетный?» — спросят те из вас, кто не в курсе. И мы ответим: именно! В 1990 году этот выдающийся виолончелист, пианист, дирижёр, благотворитель, общественный деятель — словом, этот человечище на один вечер превратился… в балеринищу.
Вот как Мстислав Леопольдович сам рассказывал об этом:
«Скрипач Айзек Стерн, флейтист Жан-Пьер Рампаль и я очень дружили и всегда играли друг у друга на юбилеях. Однажды мне позвонили и сказали: «Готовится празднование 70-летия Айзека Стерна в его родном Сан-Франциско. Происходить всё будет в парке, на открытой площадке. Мы просим вас приехать». И тут мне сразу пришла в голову одна идея.
Думаете, это творение какого-нибудь современного мастера? Спору нет, чем-то напоминает решение сделать эдакий стилистический микс из средневекового и, скажем, кибер-панкового. Да только шлему этому уже 500 лет.
Был тогда в Священной Римской Империи такой император – Максимилиан I. А у Максимилиана I было много всего, в том числе, и талантливых слуг – без счёту. Один из таких одарённых людей звался Конрад Зойзенхоффер, и был он одним из самых прославленных оружейников Европы.
За день до отъезда из Ганнибала я заметил занятную вещь: необычайную растяжимость, которую здесь приобретает обычное для каждой долготы и широты время. Я узнал это от самого незаметного человека – от чернокожего кучера одного из моих друзей, живущего в трёх милях от города. Кучер должен был заехать за мной в Парк-Отель в семь тридцать вечера и отвезти меня за город. Но он очень опоздал, – он явился к десяти часам.
Вот жена окончательно поправится, погружу свое семейство на катерок, есть у меня такой, и махну куда-нибудь на природу. Порыбачить, у костра посидеть, поесть ухи… Но ведь вас такие мои мечты не устраивают. Вам космические подавай.
В одной из моих песен есть слова «я получил всё своё образование на улице». И ведь это почти правда. В английском городке Шеффилд, где я вырос, мы жили в типичном доме для представителей рабочего класса Северной Англии. И в Шеффилде мне в своё время целых пять лет пришлось петь по пабам. Нет, я не состоял ни в какой уличной банде и всё такое, но всё-таки «уличной мудрости» поднабрался.