Умер Анри Волохонский
«Он возникает за каждой значительной фигурой современного Петербурга. Его имя связано со всеми интереснейшими именами и школами, сам же он остается в тени». (с)
Это сказано о человеке, рядом с именем которого у нас надо непременно упомянуть песни «Под небом голубым» и «Орландина», чтобы дождаться в ответ: «Ааааа!.. Это он…»
У этого человека до эмиграции было напечатано единственное произведение – басня «Кентавр», остальное ходило в самиздатовском виде. Но, тем не менее, пять лет назад этот человек получил премию Андрея Белого “За заслуги в развитии русской литературы”. В связи с этим его в шутку спрашивали: «А собирались ли Вы вообще делать вклад в русскую литературу?», на что он вполне серьёзно отвечал: «Вы, знаете, да, собирался…»
Этот человек – Анри Волохонский – совсем недавно (19-го марта) отметил свой 81-ый день рождения, а вчера – 8 апреля – внезапно скончался.
Во времена, когда в Ленинграде существовал поразительный многогранник советского литературного андеграунда, с гранями вроде Бродского и Довлатова, Волохонский был одной из самых заметных его граней. Однако вскоре стало очевидно, что он и сам – многогранник, невероятным образом сочетающий огромное количество знаний, интересов, тем, направлений.
Он много работал с «АукцЫоном» и лично с Леонидом Фёдоровым. Он сотрудничал со знаменитым поэтом и художником Алексеем Хвостенко – их творческий дуэт А.Х.В. просуществовал лет 30, и наверняка просуществовал бы и дольше, но Хвостенко умер 12 с лишним лет назад. Волохонский был биохимиком по образованию и много работал в этой области: занимался изучением морских микроорганизмов, разных экологических вопросов, бывал в научных экспедициях. Анри Гиршевич писал не только стихи, но и прозу, и различные статьи, эссе. Кроме того, он много переводил: от древнеримского поэта Катулла до английского поэта Джона Донна. Он переложил на современный язык «Божественную литургию Св. Иоанна Златоуста» и опубликовал несколько отрывков из считающегося непереводимым романа «Finnegans Wake» Джеймса Джойса. Волохонский изучал средневековую культуру, историю Древней Греции и Египта, китайскую философию, интересовался суфийскими практиками, свойствами драгоценных камней… В общем, поверьте, всего и не перечесть.
Он умер. Но ведь не может такое сложнейшее Нечто стать ничем?..
* * *
Если солнце село в лужу
И луна не за горами
Если дым окутал сушу
Молчаливыми парами
Если звёздный семисвечник
Свил гнездо медведю севера
Если оку бесконечность
Кажется фигурой веера
Распростертой в высоту –
Выходи моя родная
Чуять эту красоту
Озаряя пустоту
Посмотри, из недр вызван
В небеса взмывает призрак
И над миром словно искрой
Блещет частью механизма
Рассмотри на тверди старой
Всё что есть и то что было
Как искусство мыловара
Все убрало и умыло
Как прекрасно и надёжно
Виснет верхнее над нижним
Как опасно и возможно
Оказаться в небе лишним:
Понапрасну кануть вниз
По столь манящему простору
Мимо логовища птиц
Залежалым метеором
Непригодные как истина
Но полезные как пошлина
Души кружат там таинственно
Все невинно укокошены
То звенят тревожно льдинкою
То снежинкою колышатся
Нет родная, мне не высказать
Сколь легко теперь им дышится
* * *
Почему я, Мария Васильевна, нынешних книг не читаю?
Да начать хоть с того что я, Марья Васильевна, крыс не люблю
То ли дело ворона! Ворон с наслажденьем я в небе считаю
Если ж нету ворон, просто в небо смотрю и терплю
Разумеется вставши судьей в знаменитую позу
Или в мантию кутаясь как поседелый павлин
Я бы мог обличить нашу – скажем шерстистую – прозу
За её плюнуть форму и смысла неправильный блин
И изречь вереща с унизительной этой ступеньки
Что на деготь выменивать хвойное мыло пеньки
Лишь достойно когда во служение, на четвереньки –
Но увы, нелегко мне взлезать на такие пеньки
Нет, о Марья Васильевна! Я далеко не Белинский:
Где мне чавкать в кормушке гражданственных нравов и прав –
Я безнравственный сам, дуб в зенице моей исполинский
Кто ж тут будет пылить из чужих-то опилок набрав?
Оттого мне брезгливо и тронуть провисшее вымя
У старателей истин, к дракону червивой змеёй
Пресмыкаемых ввысь, чтоб усвоить рептилии имя,
Спрятав поротый зад под павлиньим нарядом у ёй
И смешны разумеется мне идиотские детские басни
Будто автор – пропеллером в самой опоре хребта –
Орошает анютиных грядок народные квасни
В рот набрав содержимое дна из ведра решета
Я к народу — ни-ни, я в народах увы не уверен
Я заметил, что в каждом из них эталон красоты
Это втайне им служащий гладкий ухоженный мерин –
Как читаю “народ”, так и вижу родные черты…
Бог Словесности в Индии, знаете, звался Ганеша
С головою слона выступая на мыши верхом
Он судил да рядил и народ его славил – конечно
По причине ушей и хвоста и за хобот с подбитым клыком
Впрочем всё это мифы – вранье и махание млинов
Тут и ступку и пест измололи успеть жернова
Скучно мне пресмыкаться меж наших бесцветных павлинов
И, пустая пусть, мне всё ж дороже своя голова
Много по миру мнений, а я – ничего не считаю
И довольно и полно мне попусту праздно галдеть:
Потому-то я, Марья Васильевна, нынешних книг не читаю,
Что очками на старости вышло макакам слабеть
* * *
Я монумент себе воздвиг не из цемента:
И больше он и дольше простоит
Цемент как материал не стоит комплимента —
Песка в нём сто процентов состоит
Подверженный злодействию мороза,
Выветриванью, порче всяких вод:
Кислот, дождей, растворов купороса
Он сыпется и долго не живёт
Иных мой дух желает помещений
Ему ничто — бетонный обелиск
Зато средь гряд восторженных речений
Его ростки прекрасно привились
В пространстве слов отыскивает доски
Мой вечный гроб, мой памятник, мой храм
И лишь из них — отнюдь не из извёстки
Я мощный дом навек себе создам
И к дивному строенью не из гипса
Придут народы зреть на конуру:
Араб, мечтательный пигмей с огромной клипсой
И даже те, что рядом с кенгуру
Чем с пирамид с меня поболе толку
Усмотрит днесь воскреслый фараон
Век меловой в чугунную двуколку
Как сфинкс с химерой цугом запряжён
И в час, когда исчезнет всё на свете,
Сквозь пар смолы, сквозь щебень кирпича
Вдруг заблестят, играя, строфы эти
Как феникс дикий плача и крича.
Теги: Анри Волохонский, АукцЫон, БГ, джойс, леонидфёдоров, литература